Спуриус сделал короткое рубящее движение. Лезвие его сабли,точно бич, послушно обвило шею Мефа и своим острым краем уперлось чуть левеекадыка. Меф не мог даже шевельнуться. Стальной ошейник сдавливал ему шею.

– Не дергайся! Сам понимаешь, что будет, если моязмейка тебя ужалит! А ей этого так хочется! – произнес Спуриус нежно.

– Это был подлый обман! – прохрипел Меф.

– Не терзай мое сердце! Я не прощу себе этой лжи доконца жизни! – пообещал ему Спуриус. – Лучше спроси: почему я неприкончил тебя сразу?

– Не буду спрашивать!

– Так уж исторически сложилось, что я люблю пытки.Кроме того, мне бы очень хотелось получить у тебя силы Кводнона. Но не всесразу. Вначале надо стать владыкой Тартара. Где там наше завещаньице?

Голос Спуриуса звучал гибко и доброжелательно, точно онобсуждал с лучшим другом совершеннейшую мелочь. Только сейчас Меф осознал вполной мере, почему Спуриус казался подлым даже Арею, которого мало чем можнобыло удивить. Разговаривая, Спуриус не терял времени даром, обшаривая карманыМефа. Маленький пакет с эйдосом Улиты оказался в его руке одновременно спергаментом.

Спуриус взглянул на пергамент и ухмыльнулся.

– Как-то мне страшновато его вскрывать. Ну незагадочное ли я существо? Ты не подождешь немного рядом, пока я не посмотрюподарочек? Только никуда не уходи! – сказал он Мефу все с той жеинтонацией величайшей дружественности.

Спуриус отпустил рукоять сабли и жестким толчком ладони вподбородок опрокинул Мефа на крышу вагона. Буслаев попытался освободиться, нопри первом же его движении клинок, как змея, куснул его в шею.

– Моя нелепая сабелька конного боя очень на тебяобижена. Не дергайся! Будь хорошим мальчиком! Подумай о чем-нибудь приятном!Например, о том, что твой эйдос, скорее всего, достанется свету! – Спуриуспогрозил Мефу пальцем и тотчас, забыв о нем, занялся пергаментом.

Расправил, погладил шершавую бумагу и, опустившись наколени, коснулся лбом печати. Меф услышал, как он шепнул:

– Не мог же Кводнон, в самом деле, завещать мрак этомудауну Лигулу? Это было бы ай-ай-ай как неправильно!

Можно было решить, что Спуриус сам себя уговаривает. Вголосе его послышалось нетерпение:

– Но что это я тяну? Пора вступить во владение моеймаленькой империей! Не просто же так Боватингмо так долго берег для меня этотпергамент? Пора! Мрак, я иду к тебе!

Спуриус облизал губы и острым желтым ногтем решительноперерезал нить с печатью. Торопливо сдернул печать и одним движением широкораспахнул пергамент. Меф увидел, как с пергамента на лицо Спуриусу хлынулдрожащий синеватый свет. Бывшее лицо «пастушка» озарилось до последнейморщинки. Только теперь морщины казались трещинами в земле, в которые вот-вотхлынет раскаленная лава. Это длилось всего мгновение, но мгновение это, как ввоске, отпечаталось в памяти Мефа. В зрачках Спуриуса вспыхнул темный огонь.Это была мгла, пустая, пожирающая мгла, которая, подобно черной дыре, жадновсасывала в себя все, что не могло сопротивляться.

Вскинув руки, Спуриус закричал не то от боли, не то отсчастья. Это был страшный, ни на что не похожий вопль, гневным штопоромввинчивающийся в небеса. Крик птицы, дракона, человека. Крик власти и криксмерти.

«Вот он и стал повелителем мрака! Все-таки хорошо, что нея!» – беспомощно подумал Меф, и именно в этот момент на щеках Спуриуса появилисьпровалы. Вначале лопнула правая щека, затем, быстро потемнев, левая. Десныобнажились, нос запал. На лбу проступили быстро разраставшиеся следы тления.Волосы вспыхнули и исчезли, оставив неприятный паленый запах.

Спуриус попытался отбросить пергамент, но было уже поздно.Меф еще разобрал хрип:

– Идиот! Я же сам предсказывал ему, что он умрет отнитки!

Затем последовали страшные, непередаваемые проклятия,которыми Спуриус осыпал своего вероломного хозяина. Он все проклинал, а еготело уже ссохлось до костей. Но даже кости продолжали еще биться и стучать окрышу вагона. Видимо, дух Спуриуса лихорадочно пытался покинуть мертвую плоть,но не мог, навеки связанный с ней чем-то более могучим, чем он сам.

Меф закрыл глаза. Гибкий клинок продолжал змеей обвивать емушею. Даже сквозь зажмуренные веки Меф увидел голубую вспышку. Он почувствовал,как пергамент рыхлой медузой переполз на кости Спуриуса и, поглотив их, исчез.Завещание Кводнона было зачитано.

* * *

Через какое-то время Меф услышал скребущийся звук ибормотание. На вагон кто-то взбирался, причем довольно резво. Буслаев открылглаза и увидел, что к нему на четвереньках ползет татуированный детина.Некоторое время он задумчиво созерцал обугленное пятно, оставшееся на месте,где пергамент настиг Спуриуса, а затем глубокомысленно хмыкнул.

– Я вырос за полярным кругом, где шесть месяцев ночь.Мне всю жизнь хотелось увидеть море! – сообщил Мефу детина и захохотал.

– Кто вы? – спросил Меф.

– Секретное подразделение света! Страж Даниил! –представился детина, озабоченно оглядывая живой ошейник Мефа. – Значиттак. Сейчас сиди и терпи! Я не думаю, что будет больно, но если дернешься – ятебя предупредил!

Детина извлек флейту и, пристально глядя на клинок Спуриуса,стал играть. Звуки были неожиданно неприятные, дребезжащие, точно кто-то топталстекло. Меньше всего они были похожи на звуки света. Меф удивился было, нонеожиданно понял, что ничего странного в этом нет. Флейта лишь разговаривает склинком на понятном ему языке, который, разумеется, не может быть языком света.

Меф ощутил, как тугая пружина клинка постепенно разжимается.Недоверчиво, настороженно клинок отпрянул от его шеи и стал медленно, какползущая змея, спускаться по телу вниз. Теперь Меф понял смысл этого «не дергайся».Сабля стекла по плечу Мефа, по бедру и лениво поползла по крыше вагона. Детинадождался, пока ее рукоять на ладонь отдалится от ноги Мефа, и его флейта издаларезкий, похожий на приказ звук.

Точно получив сигнал, сабля вновь свернулась и, как кобра,метнулась в ночь. Даниил опустил флейту.

– Что вы ей сказали? – спросил Меф.

– Если совсем кратко, я объяснил сабле, что ее хозяинабольше нет. Если она тебя убьет, я ее уничтожу. Если отпустит – позволюотправиться во мрак и там, если у нее будет желание, искать нового хозяина.Вроде как сделка, – пояснил он.

– И она поверила?

– А почему нет? Артефакты мрака верят простым обещаниямсвета больше, чем самым горячим клятвам тьмы. И это при том, что свет никогданичем не клянется. Клясться нам нельзя.

Меф кивнул. Он знал это от Даф.