Саид ибн Юсуф зевнул, став на миг совсем прозрачным.

– Всех. От стражей много хлопот. Они вечно чего-тохотят. Нельзя отдохнуть. Поспать. Подумать. Хаос был проще.

Так и не выяснив, кому служит ифрит, Меф взялся за ручкудвери. Он не был расположен слушать воспоминания ифрита о хаосе, тем более чтоодно слово от другого отделяло секунд пять.

– Ну я пошел! – сказал Меф.

– Никуда ты не пойдешь! Ненавижу, когда кто-то куда-тоидет!

Ифрит недружелюбно насупился. Его взгляд превратился встальной клинок, вонзившийся в дверь в трех сантиметрах от уха Мефа. Это былане атака, а предупреждение. Меф это прекрасно понял. Ифриты способны и набольшее. Все же Меф решил не потворствовать прихотям ифрита. Он материализовалмеч и несильно ударил по мешавшему ему клинку. Клинок рассыпался. Ифрит грустнопотер переносицу.

– Эй, не по глазам! Ненавижу, когда по глазам! Так бы исказал, что ты один из этих! – возмутился Саид ибн Юсуф.

– Из кого из этих?

– Ну которые командуют!.. – не стал уточнятьифрит. – Ненавижу, когда командуют!

– Ты все ненавидишь. Хоть что-то ты любишь? –спросил Меф, несколько утомленный однообразием.

После надлежащих раздумий ифрит покачал головой.

– Ненавижу что-то любить. Это хлопотно, – призналон.

С этим суждением сложно было не согласиться. Любитьдействительно хлопотно, вот только не любить как-то пусто.

– Как ты здесь оказался? Кто тебя прислал?Задание! – потребовал Меф, пользуясь правом сильного. Раз уж ифрит признал«Ромасюсика» одним из командиров, теперь он не изменит своего мнения. Это не впривычках ифритов.

Ифрит попытался сосредоточиться. Газообразному существу этовсегда сложно.

– Не помню, – опечалился ифрит.

– А ты соберись! – посоветовал Меф.

Ифрит попытался собраться. Глаза Саида ибн Юсуфа,вращавшиеся в глазницах, уставились на Мефа.

– Вспомнил!

– Ну и зачем?

– Чтобы я убрался, когда все будет закончено.

– Что закончено? – не понял Меф.

Ифрит сделал мягкими ладонями округлое движение.

– Все. Кто бы ни победил, я должен замести следы. Воттолько не помню, должен ли я при этом кого-то убивать. Это как-то ускользнулоот моего сознания, – сказал ифрит и задумчиво посмотрел на туристов.Вначале ему удалось перенацелить один глаз, а две секунды спустя и другой.

– Может, я должен убрать их? – с надеждойпредположил он.

В рюкзаках у туристов загремели миски и кружки.

– Нет. Видимо, все-таки не их, – призналифрит. – Кажется, вспомнил. Я должен прикончить какого-то Беслаева, еслиэтого не сделают до меня. Ты не встречал Беслаева, Рома ибн Сюсиль?

– Нет.

– Жаль! Если встретишь – убей! – вздохнул Саид ибнЮсуф. – А теперь иди, Рома ибн Сюсиль! Я теряю энергию от пустыхразговоров.

Он отвернулся от Мефа и уставился в окно.

* * *

Даф пальцем проткнула фольгу на банке с кофе. Она любилаэтот звук, как и тот первый аромат, который вырывается из банки мгновениеспустя. В нем была надежда.

Прасковья, сидевшая с ней рядом, втянула носом воздух изнаком показала Дафне, что она тоже хочет. Дафна кивнула, хотя с ее точкизрения в том, как Прасковья щелкнула пальцами, было много барского. Это былодвижение человека, с рождения окруженного слугами, человека, которому и вголову прийти не может, что какое-то из его желаний может оказатьсяневыполненным.

Меф сказал, что тоже не откажется от кофе.

– Вот и сходи за кипятком! – потребовала Даф.

Меф сам не пошел, но послал Ромасюсика. Шоколадный юношавстал и, вздыхая, точно наступил его последний час, потащился. Отсутствовал ондовольно долго, однако вернулся живой и невредимый. Меф поспешил задвинуть заним дверь. Когда он задвигал ее, пергамент, лежавший в кармане, обжег ему кожу,как горчичник. Это как минимум означало, что он испытывает беспокойство.

– Ну как? Без приключений? – спросила Дафна уРомасюсика.

За несколько проведенных вместе в тесном купе часов она постепеннопривыкла к Прасковье и Ромасюсику. Они были враги, но враги близкие, привычные,почти родные. Куда больше страшила неизвестность.

Ромасюсик заверил ее, что все «вполне так писфулли».

– И не встретил никого? А чего так долго?

Шоколадный юноша поведал, что коридор перегородила дороднаядевица. С ней рядом стоял крепкий мужик, набитый едой, как ходячий холодильник,и задиристо косился на него, Ромасюсика. Он, Ромасюсик, не стал рисковать иналил кипятка в соседнем вагоне.

– Ладно, давайте пить кофе! – сказал Меф.

Даф всмотрелась в Ромасюсика и удержала его за руку. Сердцеподсказало ей заглянуть в чемодан. В боковом кармане она нашарила серебрянуюложку, которой три минуты назад там точно не было. Стоило ей окунуть ее вкипяток, как вода зашипела и стала синей.

Разгневанный Меф притянул к себе Ромасюсика.

– Так это ж не яд, а просто сонное зелье! Я хотел, чтобвам спалось лучше! Заботился! – воскликнул тот с обидой.

Прасковья сидела в углу купе, поджав колени. Она была похожана пантеру. Гибкая, худая, с дремлющими щелочками всевидящих глаз. Стакан скофе клокотал и кипел у нее в руке, в то время как у Мефа и Дафны вода былалишь теплой – не больше. Еще более странным было то, что Прасковья пила кофебольшими глотками, точно вообще не замечала, что происходит с водой.

Ромасюсик раскладывал вещи. Меф наблюдал, как на столе передним вырастает аккуратный ряд предметов. Салфетки, маникюрные ножницы, двапузырька, подписанные «venena».[7]Заметно было, что к путешествию Ромасюсик подготовился серьезно.

Среди прочих вещиц оказался и стилет, который шоколадныйюноша выложил на стол с большой осторожностью. Буслаев усмехнулся. Судя послабому свечению, это был артефакт-перевертыш, дожидавшийся минуты, когдакто-нибудь посторонний возьмет его в руки и он вонзится ему в сердце на всюдлину клинка.

– Дружочек, не отрежешь колбаски? Прашечка очень любитколбаску! У нее низкий гемоглобин! – невинно попросил Мефа Ромасюсик,извлекая палку полукопченой колбасы.