— Еще бы сказали «не вари козленка в молокеего матери». Вы телевизор смотрите, газеты читаете? — спросила я.

— Иногда. И без удовольствия.

— Тогда что же вы называете «не убий»заповедью? Не убий… утром передавали, на юге взяли еще троих заложников,требуют выкупа, каждому уже отрезали по пальцу в знак серьезности требований.Один из заложников, между прочим, трехлетняя девочка. И ей, кстати, тожеотрезали палец.

Пальцы водителя, сжимавшие руль, сжались,побелели.

— Сволочи… — прошипел он. — Выродки. Слышал я,слышал…Но это же мрази, это нелюди, только они на такое способны! Своими рукамибы каждого придушил…

Я молчала. Аура водителя пылала алым. Неврезался бы: он себя почти не контролирует. Слишком удачно я попала — у него усамого маленькая дочь…

— Вешать на столбах! — продолжал бушеватьводитель. — Напалмом жечь!

Я молчала. И лишь когда водитель потихонькузатих, спросила:

— Так что там про общечеловеческие заповеди?Вам сейчас дать в руки автомат — вы же на курок нажмете без колебаний.

— К выродкам никакие заповеди не относятся! —рявкнул водитель. Куда только девалась вся его спокойная интеллигентность!Потоки энергии хлестали из него во все стороны… и я впитывала ее, быстровосполняя потраченную утром Силу.

— Даже террористы — не выродки, — сказала я. —Они люди. И вы человек. И нет для людей никаких заповедей. Это научнодоказанный факт.

По мере того, как я оттягивала распирающую егоэнергию, водитель успокаивался. На самом деле, конечно, ненадолго. К вечерукачели качнутся обратно, и его снова охватит ярость. Это как с колодцем — можнобыстренько выкачать из него воду, но она нахлынет вновь.

— Все равно вы не правы, — более спокойноответил он. — Логика, конечно, присутствует, да… Но если сравнивать скаким-нибудь средневековьем — мораль бесспорно выросла.

— Да бросьте! — я покачала головой. — Куда там— выросла… Даже в войнах тогда были строгие правила чести. Война — такдействительно война, и короли шли вместе со своим войском, рискуя и троном, иголовой. А сейчас? Захотела большая страна придавить маленькую — и три месяцабомбила ее, заодно избавляясь от устаревших боеприпасов. Даже солдаты нерисковали жизнью! Все равно, как вы сейчас выехали бы на тротуар, и пошлисбивать пешеходов как кегли.

— Правила чести были среди аристократов, —резко возразил водитель. — Простые люди гибли толпами.

— А сейчас разве иначе? — спросила я. — Когдаодин олигарх разбирается с другим, то некие правила чести соблюдаются! Потомучто и у того, и у другого имеются отморозки-исполнители, компромат друг надруга, кое-где — общие интересы, кое-где — родственные связи. Та же самаяаристократия, что и раньше! Те же самые короли, сидящие по уши в капусте. Апростые люди — быдло. Стадо баранов, которых выгодно стричь, но поройприбыльнее пустить под нож. Ничего не изменилось. Не было заповедей, и нет!

Водитель замолчал.

И так и не проронил больше ни слова. Мысвернули с Камергерского на Тверскую, я сказала, где остановиться.Расплатилась, дав нарочито больше, чем следовало. Лишь тогда водительзаговорил.

— Никогда больше не буду подвозить ведьму, — скосой усмешкой проронил он. — Нервное занятие. Не думал, что беседа с красивойдевушкой может так испортить настроение.

— Извините, — я мило улыбнулась.

— Удачной… работы, — он захлопнул дверь ирезко тронул с места.

Надо же. За проститутку меня еще не принимали,а он, похоже, принял. Вот что «паранджа» делает… ну и район, конечно.

Зато потраченную утром Силу я восстановила, ис лихвой. Он оказался великолепным донором, этот умный, интеллигентный, сильныймужчина. Лучше у меня получалось только… только с помощью призмы силы.

Я вздрогнула при этом воспоминании.

Как глупо… как чудовищно глупо тогда всеполучилось.

Вся жизнь пошла под откос. Все было потеряно —в один короткий миг.

«Дура! Жадная дура!»

Хорошо, что никто из людей не может увидетьмоего настоящего лица. Оно сейчас, наверное, такое же жалкое как у глупогоюного соседа.

Ладно, что сделано, то сделано. Прошлого невернуть. Ни положения, ни… ни расположения. Конечно, я виновата сама. И стоитеще порадоваться, что Завулон не отдал меня в руки Светлых.

Он меня любил. И я его любила… смешно было бымолодой неопытной ведьме не влюбиться в главу Дневного Дозора, обратившеговдруг на нее благосклонный взгляд…

Кулаки сжались так, что ногти впились в кожу.Я выкарабкалась. Я пережила прошлое лето. Одной Тьме ведомо как, но пережила.

И нечего теперь вспоминать о прошлом,распускать сопли и пытаться вновь попасть на глаза Завулону. Послепрошлогоднего урагана, разразившегося в день моего позорного пленения, онбольше ни разу не заговаривал со мной. И не заговорит ближайшую сотню лет,уверена.

Зашуршав шинами, остановилась медленно едущаявдоль обочины машина. Неплохая, «Вольво», и не с помойки. Высунулась бритаясамодовольная харя. Осмотрела меня, расплылась в довольной улыбке. И процедила:

— Сколько?

Я остолбенела.

— За два часа — сколько? — уточнил бритыйидиот.

Я глянула на номера — не московские. Понятно.

— Проститутки дальше, придурок, — ласково сказалая. — Проваливай.

— А то можно подумать, ты не трахаешься, —процедил разочарованный, но пытающийся сохранить лицо придурок. — Смотри, ясегодня щедрый.

— Побереги капиталы, — посоветовала я, ищелкнула пальцами. — Они тебе потребуются — тачку чинить.

Повернувшись к нему спиной я неторопливо пошлак зданию. Ладонь слегка ныла от отдачи. «Гремлин» — заклятие несложное, носплела я его слишком резко. В капоте новенького «Вольво» сейчас копошилосьбесплотное существо, да и не существо даже — а сгусток энергии, одержимыйстрастью к разрушению техники.

Если повезет, то конец мотору. Если нет —полетит тонкая буржуйская электроника, карбюраторы, вентиляторы, всякиешестеренки и ремешки, которыми набито машинное нутро. Никогда неинтересовалась, что там у машин внутри, только в самых общих чертах. Норезультат от использования «гремлина» представляю прекрасно.