Понятное дело, что сейчас мама тешит себямыслью, какой скандал устроит мне вечером. И еще мечтает привлечь к этому папу.Когда я об этом подумала, настроение сразу стало гадким.

Что за манера — вмешивать любимого человека вскандал? А ведь мама его любит! До сих пор любит, я точно знаю, я проверяла. Ине понимает, что своим характером убила в отце его любовь.

Никогда так не буду делать.

И маме не позволю!

В подъезде никого не было, да это меня бы и неостановило. Я обернулась к двери, и посмотрела — по-особому, слегкаприщурившись… так, чтобы увидеть свою тень.

Настоящую тень. Ту, что рождена сумраком.

Это выглядит так, будто впереди сгущаетсямрак. До самой пронзительной темноты, до такого черного цвета, рядом с которымбеззвездная ночь станет днем.

И на фоне этой темноты — вздрагиваетсероватый, клубящийся, и не объемный, и не плоский силуэт. Будто его вырезалииз грязной ваты. А может, наоборот — прорезали великую Тьму, и оставили в нейдверь в сумрак.

Я шагнула, наступая на тень, та скользнула вверх,принимая мое тело. И мир изменился.

Краски почти исчезли. Все застыло в сероватой,смазанной мгле — такая бывает, если у телевизора убрать до минимума цветность иконтрастность. Звуки замедлились, и наступила тишина, остался лишь едвауловимый рокот… слабый, будто шум далекого моря.

Я была в сумраке.

И видела, как пылает в квартире мамина обида.Лимонно-желтый, кислотный цвет, перемешанный с жалость к себе и едко-зеленойнеприязнью к отцу, так не вовремя ушедшему в гараж возиться с машиной.

А еще над мамой потихонечку формировалсячерный вихрь. Узконаправленное проклятие, пока еще хиленькое, на уровне «чтобты сдурела на своей работе, сволочь неблагодарная!», но зато — материнское.Особо мощное и цепкое.

Ну уж нет, мамочка!

Отец твоими стараниями в тридцать семь инфарктполучил, а три года назад я его от второго едва спасла… такой ценой, что ивспоминать не хочется. Теперь и на меня нацелилась?

Я потянулась через сумрак — изо всех сил, дажезаныло под лопатками. Схватила мамино сознание — то дернулось, и оцепенело.

Так… сделаем-ка вот что…

Я вспотела, хотя в сумраке всегда прохладно. Япотратила силу, которая пригодилась бы на работе. Зато через мгновение мама ужене помнила, что разговаривала со мной. И вообще — ей очень нравилось, что ятакая трудяга, что на работе меня ценят и любят, что я убегаю ни свет, ни заря,и возвращаюсь заполночь.

Вот так.

Скорее всего, это даст временный эффект, яведь не хотела лезть слишком уж глубоко в мамино сознание. Но пара месяцевспокойной жизни мне обеспечена. И папе тоже, а я папина дочка, и люблю его кудабольше, чем маму. Это только детям трудно ответить, кого больше любишь, папуили маму, у взрослых очень даже запросто получается…

Закончив, я снесла полусформировавшийся черныйвихрь — тот поплыл сквозь стены, ища, к кому бы прицепится, и перевела дух.Критическим взглядом оглядела подъезд.

Да, давненько не убиралась. Опять наползлосинего мха, причем у наших дверей его больше всего. Понятно… с маминымиистериками ему всегда есть чем питаться. Когда я была маленькой, то думала, чтомох разводят Светлые, чтобы нам досадить. Потом мне объяснили, что синий мох —коренной обитатель сумрака, паразит, поедающий человеческие эмоции.

— Лёд! — скомандовала я, вскидывая руку. Холодпослушно собрался у пальцев и тугой щеткой прошелся по стенам. Промороженныеиголочки мха посыпались на пол, мгновенно истлевая.

Вот так-то!

Это тебе не человеческими мыслишкамикормиться!

Это настоящая сила — сила Иного.

Я вышла из сумрака — в людском мире еще и парысекунд не прошло, оправила прическу. На лбу была испарина, пришлось достатьплаточек и промокнуть пот. И конечно же, когда я посмотрелась в зеркало, тоубедилась, что тушь размазалась.

Возиться со внешностью времени уже совсем небыло. Я просто набросила легкий покров привлекательности, который не позволитни одному человеку заметить изъяны макияжа. У нас это называется «паранджа», и,в общем-то, никто случая не упустит посмеяться над Иным в «парандже». Но всепри этом ее используют. Когда не хватает времени, когда надо произвестигарантированно хорошее впечатление, ради забавы. Одна молоденькая ведьмочка изПскова, ничего толком не умеющая, кроме как «паранджу» на себя набрасывать, ужегода три работает манекенщицей. Тем и живет. Одна беда — через фотографии ивидео заклятие не действует, так что от бесконечных предложений сниматься врекламе ей приходится отказываться…

Все сегодня было против меня. И лифт шелдолго, а второй у нас давным-давно не работает, и выходя из подъезда янаткнулась на Виталика, парнишку, живущего над нами. Когда он увидел меня в«парандже», то просто остолбенел, тупо улыбаясь. Он в меня влюблен лет стринадцати, влюблен глупо, безответно и молчаливо. Моя же недоработка, есличестно. Я осваивала заклятия приворота, и решила потренироваться на соседскоммальчишке — раз уж все равно не упускает случая поглазеть на меня, когда я сижуна балконе в купальнике и загораю. Вот… потренировалась. Упустилаограничительные факторы. Он влюбился раз и навсегда. Когда не видит меня долго,то у него вроде все проходит, а стоит встретиться хоть мимолетно — и по новой.Никогда у него не будет счастья в любви.

— Виталик, я спешу, — улыбаясь, сказала я.

Но парень все стоял, загораживая проход. Потомрешился на комплимент.

— Алиса, какая ты сегодня красивая…

— Спасибо, — я мягко отстранила его, ипочувствовала, как парень вздрогнул, когда моя рука коснулась его плеча.Небось, неделю будет вспоминать это прикосновение…

— Я сдал последний экзамен, Алиса! — торопливосказал он мне в спину. — Все, теперь студент!

Я обернулась, и посмотрела на негоповнимательнее.

Неужели этот потребитель лосьона от прыщейстроит какие-то иллюзии? Надеется, что поступив в институт, «начав взрослуюжизнь», сможет на что-то претендовать?

— От армии увиливаешь? — спросила я. — Мужикипошли какие-то бесполые. Тряпки. Нет, чтобы отслужить, обрести жизненный опыт,а потом уже идти учится.

Его улыбка медленно увядала. Заглядеться!

— Пока, Виталька, — сказала я. И выскочила изподъезда в душное лето. Но настроение у меня слегка улучшилось.