определенной мере испытанием веры. Чонхо поразмыслил, не сходить ли ему повидать ту девчушку. Было бы здорово оказаться в чьих-то объятиях на некоторое время. Но, потряся головой, он прогнал от себя эту мысль.

На него вдруг снизошло понимание, что он вообще никогда не говорил прямо Яшме о своих истинных чувствах. Возможно, она даже знала о его отношении к ней, но отказывалась это признать. Впрочем, столь же вероятно было и то, что она его не воспринимала в таком свете, но теперь бы осознала, что у нее постоянно было перед глазами. Когда он прибыл к ее дому, горничная сообщила, что барышня еще не возвращалась, и попросила его подождать у ворот. Он решил постоять на свежем воздухе, где ему дышалось немного легче.

На Чонхо был только зимний костюм, одна из двух его рубашек и старое пальто. Зато все было вычищено, выглажено и накрахмалено горничной Мёнбо. Никто бы не мог принять его за грязного беспризорника или бесприютного изгоя. Некоторые женщины, проходившие мимо, награждали его взглядами, полными дружелюбного любопытства, что в некоторой мере усиливало его чувство уверенности в себе. Он наконец-то был готов признаться ей во всем.

* * *

Яшма тем утром отбыла на площадку близ реки Ханган, где снимали новый фильм с ее участием. У воды было холодновато и ветрено, да и она сама себя чувствовала неважно. Между дублями партнер поинтересовался, все ли с ней в порядке.

– Я немного устала, но все будет хорошо, – ответила она.

– Сегодня слишком холодно. Сочувствую, что тебе приходится стоять здесь в одной блузочке, – отметил он с улыбкой, которой мужчины обычно хотят сказать: «Да, я беспокоюсь о тебе».

Яшме было известно, что она нравилась партнеру по фильму. И хотя она не предполагала когда-либо ответить ему взаимностью, ощущение его неизменной заинтересованности сразу придало ей новых сил.

Яшма мучилась оттого, что Ханчхоль завершил обучение в университете, но это событие не только не дало им возможность начать новую жизнь вместе, но и вскрыло новые источники беспокойства. В первую очередь неприятным сюрпризом для них обоих оказалось то, что он не смог сразу найти себе место службы. После обвала на рынке многие компании резко сократили штаты и практически никто не нанимал новых сотрудников. В ответ на объявления о пяти-десяти вакансиях выстраивались многотысячные очереди кандидатов. При этом прерогатива получения работы была за японцами, а затем уже – за прояпонскими элитами. В отсутствие семейных связей и состояния диплом оказался никчемной бумажкой. Из чувства гордости Ханчхоль также отказывался писать своим дальним родственникам в городе Андон, с которыми он не поддерживал контактов, и общаться с однокурсниками по университету – наследниками буржуазных семейств. Впрочем, что касается последних, то он держался в стороне от них не столько из чувства собственного достоинства, сколько от инстинктивного понимания, что они его не примут за своего. Чем больше Яшма пыталась утешить его, тем больше Ханчхоль держался с ней отстраненно и прохладно. Он обнаружил себя в замкнутом пространстве любви одной женщины тогда, когда он мог бы ощущать себя раскрепощенным в компании других мужчин. Яшма понимала его чувства и потому старалась не быть к нему слишком требовательной, хотя ощущение неудовлетворенности подтачивало ее с каждым новым днем.

По мнению Яшмы, все, что ему требовалось, – некоторая дистанция и работа. Тем более она возрадовалась, когда Ханчхоль наконец-то устроился работать механиком при каком-то велосипедном магазине. Ученая степень для такой должности была ни к чему, но последние несколько месяцев он только и делал, что совершенно безрезультатно рассылал резюме по десяткам разнообразных компаний и банков. Если Ханчхоль и был разочарован, то он отлично скрывал это. Годы починки собственной повозки наделили его способностью распознавать по первому взгляду любую поломку велосипеда и мгновенно устранять ее. Прошлую ночь Ханчхоль провел у Яшмы и, в частности, рассказал, как ему удалось отремонтировать велосипед начальника.

– Это, конечно, не та работа, о которой я мечтал, но по меньшей мере она надежная. Да и мой начальник платит лучше, чем большинство. Его очень впечатлило, как быстро я починил ему тормоза. И мы немного поговорили о том, чему я учился в университете, – пояснил Ханчхоль, лежа в постели. Он обнимал голову Яшмы с волнистыми, коротко остриженными волосами, которая удобно устроилась на его правом плече.

– Вот видишь? Он признал твой талант. Скоро будет давать тебе распоряжения поважнее и, может быть, даже повысит тебя. И тогда у тебя все устроится, – ликующе заявила Яшма. Она не позволяла себе даже в мыслях поднимать эту тему, но ее все чаще охватывала усиливающаяся тревога по поводу их будущего. Она полагала, что Ханчхоль сам заведет разговор об этом, когда у него все стабилизируется. Во время учебы он периодически заявлял, что не подведет ее и сделает ее счастливой. Много раз он утверждал, что желает оставаться вместе с ней навсегда. Внимая этим словам в тепле его объятий, она ощущала, будто светится изнутри, как светлячок, вбирающий в себя солнечные лучи за день и начинающий мерцать с наступлением ночи скромным, но чудесно живым светом. Это было сознание того, что она уже вкусила жизнь и была осенена жизнью. Однако ее счастье зависело от него и потому могло в любой момент разбиться вдребезги.

К тому моменту Ханчхоль уже прекратил говорить ей, что они проживут бок о бок до конца века. Когда именно с ним произошли изменения – Яшма и сама не знала.

Вместо нежных слов он машинально потрепал ее по плечу и пробормотал:

– Да, я надеюсь, что смогу продвинуться на этой работе. Я хочу показать ему все, на что способен. Он довольно рассеянный, а магазином из рук вон плохо руководит его партнер…

От него она ожидала заверений, что, когда у него все устроится, он расскажет о ней матери, и их жизнь наладится. С сожалением Яшма отметила, что он говорил скорее о себе, чем о ней или о них вместе. С тем большей нежностью она прильнула к нему.

– Поцелуй меня, – прошептала она, направляя его узкие бедра поверх себя. Она впала в знакомое наслаждение, пока он целовал ее груди и вошел в нее с тем же страстным желанием и нетерпением, что и прежде. Ее лицо просияло, когда она уверилась, что он все еще жаждал ее, как в самом начале их отношений. Взгляд мужчины не может ничего утаить во время занятий любовью. И все же по окончании соития он не поцеловал ее, а его лицо не расплылось в той самой,