– Не скажите, дорого внимание, – ответил Михаил Андреевич идобавил: – Этот-то, на черном «Запорожце», теперь старается где надо повернуть.Вот бедолага, по шесть-семь раз по проспекту круги нарезает, пока впишется. Выему скажите, я зла не помню, пусть уж в платный поворот катит, отвернусь всторону.

– Спасибо, – ухмыльнулась я, – только я ничего ему непередам, он надо мной постоянно смеется и хвастается своими шоферскиминавыками, вот пусть и тренируется.

Михаил Андреевич захохотал. Его лицо освещали красно-синие,быстро мелькавшие огоньки, которые отбрасывали фонари, установленные на крышепатрульной машины.

– Ну, рад был встрече, – начал было постовой и вдруг,выбежав на проезжую часть, резко замахал жезлом.

Роскошный джип, только что нагло проскочивший на запрещенныйсигнал светофора, затормозил прямо возле моего «Пежо» и патрульного автомобиля.Дверь открылась, из салона выползла совершенно пьяная девица в мини-юбке икоротенькой норковой курточке. Покачиваясь на километровых каблуках, онаикнула, мутным взглядом оглядела красно-синюю мигалку «Форда», потом навалиласьна Михаила Андреевича и хрипло спросила:

– Слышь, толстый, ну-ка скажи, на какой я дискотеке? А ещелучше, притарань мне водки.

Постовой побагровел, но не растерялся. Распахнув дверьмилицейской машины, он велел пьянчужке:

– Садись, там у нас стол стоит!

Девица, еще раз громко рыгнув, неловко завалилась на заднеесиденье.

– Видала? – спросил постовой.

– Да уж, – покачала я головой, – вы ее не отпускайте.

Он нахмурился:

– Кто же смерть на дорогу выпустит! Думаете, раз попятьдесят рублей за поворот беру, так я на все способен? Нет, знак там, напроспекте, никому не нужен, так, мелкое нарушение, а это… Да она самаразобьется и с собой на тот свет людей прихватит.

Помахав ему рукой, я уехала. Надо же, мне и в голову немогло прийти, что абсолютно пьяная девица сядет за руль. И как только она непопала в аварию. Хотя, говорят, алкоголиков бог бережет.

Приходько оказался дома, более того, он сам открыл дверь ина мой вопрос: «Ростислав тут живет?» – ответил: «Ну, слушаю».

От фотографа исходил резкий запах спиртного, лицо егопокрывала трехдневная щетина, глаза были красными, волосы встрепаны, и, похоже,он спал прямо в верхней одежде, потому что и его брюки, и рубашка были измятыдонельзя.

– Что хотите? – весьма неприветливо спросил он и поскребгрязными ногтями подбородок.

– Заказ примете?

– Чего? – нахмурился Приходько. – Тут частная квартира, выперепутали, прачечная на первом этаже.

Он хотел захлопнуть дверь, но я быстро сказала:

– Вы же фотограф Ростислав Приходько?

– Ну, – буркнул хозяин.

– Мне сказали, что вы можете поработать на свадьбе, мызаплатим.

Приходько скривился:

– Кто такую глупость-то сморозил? Я давно не снимаю, болеюочень, давление у меня.

Судя по амбре, которое вырывалось изо рта Ростислава, давитна него в основном алкоголь, причем не лучшего качества.

– Меня отправила Милена Титаренко.

– Милка? – удивился пьяница. – Она жива?

– Конечно, а почему вас это удивляет?

– А ну заходи, – велел хозяин и посторонился.

Квартира напоминала сарай. Я попала только на кухню, нодумаю, комнаты выглядели не лучше. На грязном окне вместо занавески серелагазета. На столе вперемежку валялись огрызки хлеба, смятые пакеты из-подчипсов, стояли две вспоротые банки с остатками дешевых рыбных консервов инесколько чашек, давным-давно не мытых. Пол был затоптан, вот тараканов ненаблюдалось, или они ждали ночи, чтобы выползти из нор.

– Так Милка жива? – повторил Ростислав, плюхаясь натабуретку.

– Она молодая женщина, чего ей умирать.

– Вот… ядрена Матрена, – забормотал Приходько, – а мнесказали, тапки откинула!

– Кто сказал?

– Да баба приезжая, объяснила, умерла Милка, я страшнорасстроился! Такие деньги!

– А при чем тут деньги? – осторожно осведомилась я.

Приходько широко зевнул, обнажились черные обломки зубов.

– Эх, пивка бы, – пробормотал он и уставился на меня.

– Давайте куплю.

– Во-во, сбегай, – оживился Ростислав, – прихвати светлое.Другое не люблю.

Я пошла в магазин. Прожив определенное время с алкоголикомГенкой, хорошо знаю, как тяжело приходится сильно пьющему человеку, если он не«примет на грудь». Алкоголизм сродни наркомании, начав регулярно прикладыватьсяк бутылке, через какое-то время вы не сумеете остановиться, организм будеттребовать спиртное, вас станет «ломать» и «корчить». Вот почему около магазинови на площадях, где массово стоят ларьки, трясутся «синяки», выпрашивающиерубли. Им и впрямь плохо. Но я, честно говоря, не понимаю, отчего алкоголизмсчитается болезнью. Если вы, к несчастью, заболели раком или туберкулезом, этоужасно. Болезнь падает на голову, как нож гильотины, и вы совсем не виноваты впроизошедшем несчастье. А пьяница-то сам берет бутылку, никто же не вставляетему в горло воронку и не вливает водку насильно. Человек собственноручнопревращает себя в слабоумного идиота, ладно бы, делай он это в одиночестве. Вконце концов, каждый портит собственную жизнь как умеет. Но у подавляющегобольшинства алкоголиков имеются жены и дети. Каждый вечер превращается в пытку,когда, вслушиваясь в шаги на лестнице, они с ужасом думают – ну какой онсегодня явится? А походы в гости? Все мужчины примут немного, для веселья, ибеседуют, поют или пляшут. А ваш безостановочно опрокидывает рюмку за рюмкой,ругается с хозяевами, пытается затеять драку. Хуже всего приходится наследующее утро, когда начинают звонить подруги и фальшиво сочувствовать:

– Дашутка, бедняжка, ну как ты с ним живешь? Мне тебя жаль!

У вас нет приличной одежды, обуви и еды, ваш ребенок боитсяотца, и частенько приходится, схватив малыша, бежать ночью на улицу, потому чтодобрый супруг и папа бушует в квартире. И уж совсем нестерпимо объяснять потомвсе понимающим сослуживцам: «Да вот, поскользнулась вчера, подбила глаз».