Манюня не удивилась, мы не раз с ней вместе лакомилисьпирожными, которые тут подают особо дорогим в прямом и переносном смыслеклиентам. Поэтому она спокойно прошла в помещение и сейчас, если веритьизображению на экране, лопает корзиночку со взбитыми сливками.

Управляющий же, узнав о гигантской сумме, счел необходимымпоставить меня в известность.

– Извините, если я совершил бестактность, – оправдывался он,– но, сами понимаете…

Я быстренько сгребла в кучу остатки ума и сообразительности.Так, пусть уж лучше Ильичев считает меня дурой, чем Манюню воровкой.

Изогнув бровь, я уставилась на управляющего.

– Хотите сказать, что наш счет иссяк?

– Нет, – растерянно ответил Андрон Георгиевич.

– Тогда почему не даете деньги?

Ильичев окончательно растерялся:

– Но… такая сумма… ребенок…

– Маша – взрослая девушка, остальные члены семьи заняты, вотее и отправили в банк.

– Взять двести тысяч?!

– Подумаешь, – я старательно изображала «новую русскую», –эка невидаль! Просто удивительно, что вы оторвали меня от важных дел из-затакой чепухи!

Андрон Георгиевич сменил цвет лица с красного на зеленый. Ярешила закрепить успех и заявила:

– Конечно, замечательно, что вы проявляете бдительность, но,ей-богу, не стоило заставлять меня нестись через всю Москву.

– Значит, выдать деньги?

– Естественно, – дернула я плечом, – как же иначе? Они намнужны!

Оставив шумно дышащего Ильичева в кабинете, я спустилась восновной зал и дождалась, когда из маленькой двери, расположенной у лифта,вышла Манюня. В руках она держала небольшой черный чемоданчик. Банк выдаеттакие в качестве подарка клиентам, которые снимают нехилые суммы. За Маруськойшли два охранника и сам Ильичев.

Увидев меня, Машка притормозила. Я недовольно протянула:

– Ну ты и долго! Сколько ждать можно!

– Извините, – забормотал Андрон Георгиевич, – покапересчитали…

– Вы делаете это вручную? – схамила я. – Хотите, купим вкачестве спонсорской помощи пару машинок для пересчета банкнот?

Ильичев закашлялся, но, естественно, ничего не сказал.Охранники довели нас до «Пежо». Я завела мотор, заехала за угол, припарковаласьи спросила:

– Ну?

Большие голубые глаза Маши медленно наполнились слезами.

– Ты сама сказала, что я могу снимать сколько угодно денег,они общие!

– Конечно, дружочек, просто я хочу знать, зачем тебе такаясумма? Кто-то из твоих приятелей попал в беду? Наркотики? Или долги? Ты отдашьденьги, никто из нас тебя не упрекнет, но, согласись, мы же всегда рассказываемдруг другу о тратах. Или ты больше не считаешь меня близким человеком?

Маня разревелась. Я подождала, пока бурный поток иссякнет.Наконец она, всхлипнув последний раз, вытерла лицо рукавом. Розовый пуловермигом стал черно-зелено-красным.

– Вот и верь после этого производителям элитной косметики, –покачала я головой, – ведь мы вместе покупали тушь, тени и помаду у «Диор».Помнится, нам пообещали, что их водой не смыть.

Маруська посмотрела на испорченный джемпер.

– Зато, когда размажутся, ни за что с лица не стереть, –грустно сказала она, потом, пошмыгав еще пару минут носом, прошептала: –Мусечка, я не хотела тебя волновать.

– Все в порядке, рассказывай!

Слова посыпались из Маруськи, словно гречневая крупа изразорванного пакета.

Пару дней назад, выходя из школы, Манюня наткнулась напопрошайку: бледного, дурно одетого мужчину без ног, сидящего в инвалиднойколяске. Маня – жалостливый человек, никакие разговоры о том, что нищенство –это хорошо поставленный бизнес, на нее не действуют. Она подает милостыню всем:цыганкам, таджикам, пронырливым старушкам и «ветеранам» всех войн.

Вот и в тот раз протянула деньги несчастному инвалиду. Онвзял купюру и хрипло сказал:

– Храни тебя господь! Эх, и у меня могла быть такая девочка,да нет!

– Где же ваша дочка? – проявила любопытство Маня.

Инвалид закашлялся и рассказал душераздирающую историю.Имелась у него в свое время жена Рената и крохотная дочурка Машенька.

– Любил их, ох, любил, – повествовал калека, – хотелобеспечить, одеть, накормить, вот и нанялся водить большегрузные машины постране. Да попал в аварию, лишился ног.

Пока несчастный лежал в больнице, Рената ушла, прихвативдочь, более того, хитрая баба ухитрилась, подделав все документы, сначаларазвестись с калекой, потом продать их общую кооперативную квартиру, вновьвыйти замуж и укатить в Америку.

– Вот я и остался на улице, голый да босый, – качал головойдядька, – спасибо, пустили люди в комнату, теперь езжу, побираюсь! Искал, искалсвою доченьку, да не нашел, одна карточка осталась!

Порывшись в тряпье, которое прикрывало остатки ног, мужиквытащил снимок. Машка, и так уже находившаяся на грани обморока, чуть неумерла. Это была ее детская фотография.

– Ты хорошо знаешь этот снимок, – шептала девочка,размазывая по лицу остатки косметики, – я стою в розовом костюмчике, а на ногахтапочки в виде собачек.

– И ты решила помочь отцу?

Маня кивнула.

– Отчего такая большая сумма?

– В Америке за двести тысяч делают электронные протезы, – сотчаянием сообщила Маруся, – дядя Гера сказал, что будет ходить как с родныминогами.

– Его зовут Гера?

– Игорь просил обращаться к нему: «папа». Но я не могу пока,вот и придумала Геру, вроде не так официально.

– Почему мне не сказала?

– Дядя Гера очень просил: «Не говори никому, Машенька, нехочу в вашу семью вползать, мне бы только ноги новые…»

Я обняла девочку, чувствуя, как в душе разгорается злобапротив негодяя.

– Маняша, включи воображение. Когда Рената вместе с Генойуехали в Америку, тебе не исполнилось еще и полугода.

– И что?