Пепка-Прыгни на суде держал себя, как на пастбище или средимужиков, на все вопросы блеял козой, а после вынесения приговора крикнул:«Ме-е!.. Гоп!» — и прыгнул. За это он был наказан в дисциплинарном порядке:жёсткая постель, одиночка и три дня в неделю на хлеб и воду.

С тех пор у вахмистра не было осведомителя, и ему пришлосьограничиться тем, что он сам выдумывал себе осведомителя, сообщил по инстанциивымышленное имя и таким образом повысил свой ежемесячный заработок на пятьдесяткрон, которые он пропивал в трактире «У кота». После десятой кружки егоначинали мучить угрызения совести, пиво казалось горьким, и он слышал открестьян всегда одну и ту же фразу: «Что-то нынче наш вахмистр невесёлый,словно как не в своей тарелке». Тогда он уходил домой, а после его уходакто-нибудь всегда говорил: «Видать, наши в Сербии опять обделались — вахмистрсегодня больно молчаливый».

А вахмистр дома заполнял одну из бесчисленных анкет:

«Настроение среди населения — 1а…»

Часто в ожидании ревизии и расследований вахмистр проводилдолгие бессонные ночи. Ему чудилась петля, вот подводят его к виселице, и впоследний момент сам министр обороны кричит ему снизу, стоя у виселицы:«Wachmeister, wo ist die Antwort des Zirkulars[64] за№ 1789678/23792 x. y. z.?»

Но всё это осталось позади, теперь совсем другое дело!Теперь ему казалось, будто из всех углов жандармского отделения к нему несётсястарое охотничье поздравление «ни пуха ни пера». И жандармский вахмистрФландерка не сомневался в том, что начальник окружного жандармского управленияпохлопает его по плечу и скажет: «Ich gratuliere lhnen, Herr Wachmeister»[65]

Жандармский вахмистр рисовал в своём воображении картиныодну пленительней другой. В извилинах его чиновничьего мозга вырастали ипроносились отличия, повышения и долгожданная оценка его криминалистическихспособностей, открывающих широкую карьеру.

Вахмистр вызвал ефрейтора и спросил его:

— Обед раздобыли?

— Принесли ему копчёной свинины с капустой и кнедликом.Супа уже не было. Выпил стакан чаю и хочет ещё.

— Дать! — великодушно разрешил вахмистр. —Когда напьётся чаю, приведите его ко мне.

Через полчаса ефрейтор привёл Швейка, сытого и, как всегда,довольного.

— Ну как? Понравился вам обед? — спросил вахмистр.

— Обед сносный, господин вахмистр. Только вот капустыне мешало бы побольше. Да что делать, я знаю, на меня ведь не рассчитывали.Свинина хорошая, должно быть, домашнего копчения, от домашней свиньи. И чай сромом неплохой.

Вахмистр посмотрел на Швейка и начал:

— Правда ли, что в России пьют много чаю? А ром тамтоже есть?

— Ром во всём мире есть, господин вахмистр.

«Начинает выкручиваться, — подумал вахмистр. —Раньше нужно было думать, что говоришь!» И, интимно наклонясь к Швейку,спросил:

— А девочки хорошенькие в России есть?

— Хорошенькие девочки во всём мире имеются, господинвахмистр.

«Ишь ты какой, — снова подумал вахмистр. — Небосьрешил вывернуться!» — и выпалил, как из сорокадвухсантиметровки:

— Что вы намеревались делать в Девяносто первом полку?

— Идти с полком на фронт.

Вахмистр с удовлетворением посмотрел на Швейка и подумал:«Правильно! Самый лучший способ попасть в Россию».

— Задумано великолепно! — с восхищением сказал он,наблюдая, какое впечатление произведут его слова на Швейка, но не прочёл в егоглазах ничего, кроме полнейшего спокойствия.

«И глазом не моргнёт, — ужаснулся в глубине душивахмистр. — Ну и выдержка у них! Будь я на его месте, у меня бы после этихслов ноги ходуном заходили».

— Утром мы отвезём вас в Писек, — проронил он какбы невзначай. — Вы были когда-нибудь в Писеке?

— В тысяча девятьсот десятом году на императорскихманёврах.

На лице вахмистра заиграла приятная торжествующая улыбка. Ончувствовал, что в умении допрашивать превзошёл самого себя.

— Вы оставались там до конца манёвров?

— Ясное дело, господин вахмистр. Я был в пехоте.

Швейк продолжал смотреть на вахмистра, который вертелся настуле от радости и не мог больше сдерживаться, чтобы не вписать всё в рапорт.Он вызвал ефрейтора и приказал отвести Швейка, а сам приписал в своём рапорте:

«План его был таков: проникнув в ряды Девяносто первогопехотного полка, просить немедленно отправить его на фронт; там он при первойвозможности перебежал бы в Россию, ибо видел, что возвращение туда иным путёмблагодаря бдительности наших органов невозможно. Вполне вероятно, что он мог быс успехом провести в жизнь свои намерения, так как, согласно его показаниям,полученным путём продолжительного перекрёстного допроса, он ещё в 1910 годуучаствовал в качестве рядового в императорских манёврах в окрестностях Писека,из чего видно, что у него большой опыт в этой области. Позволю себеподчеркнуть, что собранный мною обвинительный материал является результатоммоей системы перекрёстного допроса».

В дверях появился ефрейтор.

— Господин вахмистр! Он просится в нужник.

— Bajonett auf![66] — скомандовалвахмистр. — Или нет, приведите его сюда.

— Вам нужно в уборную? — любезно спросил Швейкавахмистр. — Уж не кроется ли в этом что-нибудь большее?

— Совершенно верно. Мне нужно «по-большому», господинвахмистр, — ответил Швейк.

— Смотрите, чтобы не случилось чего другого, —многозначительно сказал вахмистр, пристёгивая кобуру с револьвером. — Япойду с вами.

— У меня хороший револьвер, — сообщил он Швейку подороге, — семизарядный, абсолютно точно бьёт в цель.

Однако, раньше чем выйти во двор, вахмистр позвал ефрейтораи тихо сказал ему:

— Примкните штык и, когда он войдёт внутрь, станьтепозади уборной. Как бы он не сделал подкопа через выгребную яму.

Уборная представляла собой обыкновенную маленькую деревяннуюбудку, которая уныло торчала посреди двора неподалёку от навозной кучи. Это былстарый ветеран, там отправляли естественные потребности целые поколения. Теперьтут сидел Швейк и придерживал одной рукой верёвочку от двери, между тем какчерез заднее окошечко ефрейтор смотрел ему в задницу, следя, как бы он несделал подкопа.