— Эй ты, из Девяносто первого, если хочешь, идём снами, — предложили они Швейку. — На… ты на своего обер-лейтенанта.

— Нет, это так просто не делается, — ответил Швейки зарылся глубоко в солому.

Когда он проснулся, никого уже не было. Кто-то (очевидно,артиллерист) положил к ногам Швейка краюху хлеба на дорогу.

Швейк пошёл лесами. Недалеко от Штекна он повстречался состарым бродягой, который приветствовал его как старого приятеля глотком водки.

— В этой одёже не ходи. Как бы тебя твоя обмундировкане подвела, — поучал бродяга Швейка. — Нынче повсюду полно жандармов,и побираться в таком виде не годится. Нас теперь жандармы не ловят, теперьвзялись за вашего брата. Вас только и ищут, — повторил он с такойуверенностью, что Швейк решил лучше не заикаться о Девяносто первом полке.Пусть принимает его за кого хочет. Зачем разрушать иллюзию славному старику?

— Куда теперь метишь? — спросил бродяга немногопогодя, когда оба закурили трубки и, не торопясь, огибали деревню.

— В Будейовицы.

— Царица небесная! — испугался нищий. — Датебя там в один момент сгребут. И дыхнуть не успеешь. Штатскую одёжу тебе надо,да порванее. Придётся тебе сделаться хромым… Ну да не бойся: пойдём черезСтраконице, Волынь и Дуб, и никакой чёрт нам не помешает раздобыть штатскуюодежонку. В Страконицах много ещё честных дураков, которые, случается, незапирают на ночь дверей, а днём там вообще никто не запирает. Пойдёшь к мужичкупоболтать — вот тебе и штатская одёжа. Да много ли тебе нужно? Сапоги есть…Так, что-нибудь только на себя накинуть. Шинель старая?

— Старая.

— Ну, её можно оставить. В деревнях ходят в шинелях.Нужно ещё штаны да пиджачишко. Когда раздобудем штатскую одёжу, твои штаны игимнастёрку можно будет продать еврею Герману в Воднянах. Он скупает казённыевещи, а потом продаёт их по деревням… Сегодня пойдём в Страконице. Отсюда часачетыре ходу до старой шварценбергской овчарни, — развивал он свойплан. — Там у меня пастух знакомый — старик один. Переночуем у него, аутром тронемся в Страконице и свистнем где-нибудь штатское.

В овчарне Швейк познакомился с симпатичным старичком,который помнил ещё рассказы своего деда о французских походах. Пастух был надвадцать лет старше старого бродяги и поэтому называл его, как и Швейка,«паренёк».

— Так-то, ребята, — стал рассказывать дед, когдавсе уселись вокруг печки, в которой варилась картошка в мундире. — В тепоры дед мой, как вот твой солдат, тоже дезертировал. Но в Воднянах его поймалида так высекли, что с задницы только клочья летели. Ему ещё повезло. А вот сынЯреша, дед старого Яреша, сторожа рыбного садка из Ражиц, что около Противина,был расстрелян в Писеке за побег, а перед расстрелом прогнали его сквозь стройи вкатили шестьсот ударов палками, так что смерть была ему только облегчением иискуплением. А ты когда удрал? — обратился он со слезами на глазах кШвейку.

— После мобилизации, когда нас отвели в казармы, —ответил Швейк, поняв, что честь мундира перед старым пастухом ронять нельзя.

— Перелез через стену, что ли? — с любопытствомспросил пастух, очевидно вспоминая рассказ своего деда, как тог лазил черезказарменные стены.

— Иначе нельзя было, дедушка.

— Стража была сильная? И стреляла небось?

— Стреляла, дедушка.

— А куда теперь направляешься?

— Вот с ума спятил! Тянет его в Будейовицы, и всётут, — ответил за Швейка бродяга. — Ясно, человек молодой, без ума,без разума, так и лезет на рожон. Придётся мне его взять в учение. Свистнемкакую ни на есть одежонку, а там всё пойдёт как по маслу! До весны как-нибудьпрошатаемся, а весной наймёмся к крестьянам работать. В этом году люди нужныбудут. Голод. Говорят, всех бродяг сгонят на полевые работы. Я думаю, лучшепойти добровольно. Людей, говорят, теперь мало будет. Перебьют всех.

— Думаешь, в этом году не кончится? — спросилпастух. — Твоя правда, парень. Долгие войны уже бывали. Наполеоновская,потом, как нам рассказывали, шведские войны, семилетние войны. И люди сами этивойны заслужили. И поделом: господь бог не мог больше видеть того, как всевозгордились. Уж баранина стала им не по вкусу, уж и её, вишь ли, не хотелижрать! Прежде ко мне чуть ли не толпами ходили, чтобы я им из-под полы продалбарашка, а последние годы подавай им только свинину да птицу, да всё на маследа на сале. Вот бог-то и прогневался на гордыню ихнюю непомерную. А вот когдаопять будуть варить лебеду, как в наполеоновскую войну, они придут в разум. Анаши бары — так те прямо с жиру бесятся. Старый князь Шварценберг ездил тольков шарабане, а молодой князь, сопляк, всё кругом своим автомобилем провонял.Погоди, господь бог ужо намажет тебе харю бензином.

В горшке с картошкой булькала вода. Старый пастух, помолчав,пророчески изрёк:

— А войну эту не выиграет наш государь император. Какойу народа может быть военный дух, когда государь не короновался, как говоритучитель из Стракониц. Пусть теперь втирает очки кому хочет. Уж если ты, стараяканалья, обещал короноваться, то держи слово!

— Может быть, он это теперь как-нибудьобстряпает? — заметил бродяга.

— Теперь, паренёк, всем и каждому на этоначхать, — разгорячился пастух, — посмотри на мужиков, когда сойдутсявнизу, в Скочицах. У любого кто-нибудь да на войне. Ты бы послушал, как ониговорят! После войны, дескать, наступит свобода, не будет ни императорскихдворов, ни самих императоров, и у князей отберут имения. Тамошнего Коржинку затакие речи уже сгребли жандармы: не подстрекай, дескать. Да что там! Нынчежандармы что хотят, то и делают.

— Да и раньше так было, — сказал бродяга. —Помню, в Кладно служил жандармский ротмистр Роттер. Загорелось ему разводитьэтих, как их там, полицейских собак, волчьей породы, которые всё вам могутвыследить, когда их обучат. И развёл он этих самых собачьих воспитанников полнузадницу. Специально для собак выстроил домик; жили они там, что графские дети.Да, и придумал ротмистр обучать их на нас, бедных странниках. Ну, дал приказ повсей Кладненской округе, чтобы жандармы сгоняли бродяг и отправляли их прямо кнему. Узнав об этом, пустился я из Лан наутёк, забираю поглубже лесом, да кудатам! До рощи, куда метил, не дошёл, как уж меня сграбастали и повели кгосподину ротмистру. Родненькие мои! Вы себе представить не можете, что явытерпел с этими собаками! Сначала дали меня этим собакам обнюхать, потомвелели мне влезть по лесенке и, когда я уже был почти наверху, пустили следомодну зверюгу, а она — бестия! — доставила меня с лестницы наземь, а потомвлезла на меня и начала рычать и скалить зубы над самым моим носом. Потом этугадину отвели, а мне сказали, чтобы я спрятался, куда хочу. Направился я к долинеКачака в лес и спрятался в овраге. И полчаса не прошло, как прибежали дваволкодава и повалили меня на землю, а пока один держал меня за горло, другойпобежал в Кладно. Через час пришёл сам пан ротмистр с жандармами, отозвалсобаку, а мне дал пятёрку и позволил целых два дня собирать милостыню вКладненской округе. Чёрта с два! Я пустился прямо к Бероунковскому району,словно у меня под ногами горело, и больше в Кладно ни ногой. Вся наша братваэтих мест избегала, потому что ротмистр над всеми производил свои опыты…Чертовски любил он этих собак! По жандармским отделениям рассказывали, что еслиротмистр делает ревизию и увидит где волкодава, — то уж не инспектирует, ана радостях весь день хлещет с вахмистром водку.