музыкантов это была игра света и тени – достижение динамических оттенков в музыке, как замышлял Джимми. Основное же правило их менеджера звучало так: «либо по-моему, либо никак» вкупе с «кто сильнее, тот и прав». Если кто-то отказывался принимать эти правила, Джи брал дело в свои руки, не считаясь ни с законом, ни с возможными последствиями.

[3]

Приближался очередной гастрольный тур. 10 августа 1970 года группа должна была вновь отправиться за океан, поэтому, во что бы ни стало, музыканты должны были добиться существенного прогресса в работе над новым альбомом. Джимми вспоминал невероятную продуктивность работы с Робертом в Брон-Эр-Айре, где их никто не отвлекал. Может и других участников вдохновит атмосфера, располагающая к музыкальному погружению? «Поговаривают, что The Band записали Music from Big Pink и The Basement Tapes [Дилана] в специально арендованном доме», – говорил Джимми.

Это соответствовало его представлению о том, в какой атмосфере должна проходить запись. «Очень хочется найти место, где можно прерваться на чашечку чая и побродить в саду, а не спускаться по лестнице в студию с флуоресцентным освещением, звуконепроницаемой дверью и акустической плиткой». По мнению Джимми, в студиях царила стерильная «атмосфера больничной палаты». Кроме того, они напоминали ему о суматошных временах работы сессионным музыкантом. Стены студий давили, «заставляли нервничать», каждый раз обязуя его выдавать очередное неповторимое соло.

Джимми попросил Питера Гранта подыскать подходящее место за городом, где они могли бы пожить какое-то время и спокойно записать пластинку. Энди Джонс предложил арендовать особняк Мика Джаггера Старгроувс в Гэмпшире, скромно обставленное псевдо-шато с передвижной звукозаписывающей студией «Стоунз» в придачу.

«Сколько это будет стоить?» – поинтересовался Джимми.

Джонс не забыл узнать и об этом. «1000 фунтов в неделю за студию, и столько же за дом Мика».

До Энди доходили слухи о легендарной прижимистости Джимми: как известно, Пейдж выставил счет Роберту и Бонзо за первый завтрак (фасоль и тосты) у себя дома в Пэнгборне, когда только позвал их в группу. Но такой бурной реакции он никак не ожидал.

«Я не стану платить Мику Джаггеру 1000 фунтов в неделю за какой-то гребаный дом! Я найду что-нибудь лучше!» – разбушевался Джимми.

Лучше означало для Джимми дешевле: ведь не зря за глаза его прозвали «свинцовым кошельком» («Led Wallet»). Питер Грант шутил: «Если захотите убить Джимми, бросьте шиллинг под мчащийся автобус».

Грант переадресовал просьбу Пейджа Уиллоу Морель. Его компания «Organization Unlimited» «могла найти все, что нужно», не задавая лишних вопросов. За несколько дней они откопали Хедли-Грейндж, старый, «сырой и зловещий» каменный особняк конца XVIII века. Он занимал несколько акров в Ист-Гэмпшире. Питер Грант хорошо знал эти места: «Во время войны мы жили здесь в эвакуации».

Джимми нашел этот дом «очень в духе Чарльза Диккенса». То, что в викторианскую эпоху здесь располагался работный дом для нищих и душевнобольных, приют для сирот и незаконнорожденных детей, совсем не прибавляло шарма этому месту. «Место было довольно суровое, но атмосфера мне понравилась. Остальные были несколько напуганы», – признал Джимми. Увидев особняк, Роберт и Бонзо просто ужаснулись, но Джимми проигнорировал их нытье. Ему было важнее всего, насколько дом подходит для работы. «Я сразу понял, что тут хорошая акустика».

Джон Пол согласился с Джимми. «Там были очень большие и гулкие комнаты, и еще более гулкий лестничный проем». Устланные массивными досками полы, в комнатах множество шкафов, куда можно было поставить усилители и экспериментировать со звуком. Музыканты могли жить в разных комнатах и даже этажах, в их распоряжении был сад на открытом воздухе. Обстановка позволяла сделать атмосферную запись. Джимми говорил, что здесь они могут «плодотворно поработать без лишней суеты. Кто-то из техников готовит рагу из говядины, а мы едим, спим и полностью сосредоточены на работе».

В конечном счете, Джимми раскошелился на передвижную студию «The Stones». Спроектированная Иэном Стюартом при инженерной поддержке Глина Джонса, она представляла собой восьмиканальный пульт, установленный в трейлере на колесах, в той части, где обычно находится кухня. «Это несколько ограничивало рабочий процесс, и не получалось отслеживать ситуацию также хорошо, как в настоящей студии. Я общался с музыкантами через камеру видеонаблюдения и микрофон, а не через окно аппаратной», – говорил Энди Джонс.

Джимми все устраивало. «Идеально, – сказал он о местном оборудовании. – Как только у нас появлялась новая идея, мы тут же записывали ее на пленку». Единственное, что надо было контролировать, уровень адреналина в крови. «Порой идея нас так захватывала, что мы слишком торопились ее записать».

Но сдерживаться было некогда. Полным ходом шла запись. Одна из первых композиций, над которой они стали работать, строилась на придуманном Джимми нисходящем риффе, но выросла вокруг пьяной песенки Бонзо, которую он пел во всех пабах.

«Когда Джон напивался, он начинал петь все подряд», – говорил Джимми. В одной из таких песен Бонэма были слова: «Out on the tiles, I’ve had a pint of bitter / And I’m feeling better ‘cause I’m out on the tiles» («По пьяни выпил пинту пива я, и мне гораздо лучше, ведь я чертовски пьян»). Роберт, позволив себе некоторые вольности с текстом, сделал из этого пронзительную и сумбурную песню о любви с плотным инструментальным сопровождением. «Такая музыка – сплошные риффы и ритм. Вплести в нее вокал очень трудно, но я справился», – хвастал Роберт. Стремительный темп песни стал ее основной музыкальной силой: он подталкивал инструменты к выходу на расширенный финальный пассаж, и завершить песню достойно можно было только так. Изначально она была известна как «Bathroom Song», но позже получила название по оригинальному тексту Джона – «Out on the tiles». Поэтому никто и не понимал, в чем его смысл.

Они решили записать традиционную фолк-песню Ледбелли «Gallis pole». Джимми услышал ее на «старом лонгплее Фреда Герлаха», близкого друга Вуди Гатри и Пита Сигера. Джимми впервые играл на банджо. В основном он полагался на технику «фингерпикинг», напоминавшую ему «студийные времена», когда он развил «технические навыки игры». Он также сделал наложения шести- и двенадцатиструнных акустических гитар и электрогитары. Джон Пол украсил трек игрой на мандолине, мрачном контрапункте леденящей кровь лирики.

Группе пошел на пользу переход к акустике: «Это не было идеей фикс: “О, мы играли тяжелый материал, а теперь попробуем легкий”», – говорил Джон Пол, вспоминая сессию в особняке и последующую за ней, продолжительную сессию на «Island Studios» в Лондоне. После нескольких часов работы над звучанием тяжелых песен, музыканты, всегда игравшие на пределе, получили возможность выразить себя обезоруживающе простым, но убедительным способом. «Акустический материал сделал Led Zeppelin гораздо мощнее. Мы больше не были машиной по производству хитов».

А фанаты ждали