с копами максимально вежливо. Это сработало — тот парень всего лишь хотел немного его припугнуть, и это сработало, — и Бенни позволили уйти. Однако за первые несколько недель пребывания в Чили он понял, что даже его шикарный ооновский кабинет не является убежищем от хаоса этой жестокой диктатуры. Точнее, хаос проникал туда как раз потому, что это было убежище. Пока Бенни с коллегами находились на службе, молодые китайцы прибегали к комплексу ООН, спасаясь от властей, и перепрыгивали через ограду. Внутри этих стен тайная полиция не могла их арестовать, потому что здания ООН, расположенные на южном берегу реки Мапочо, обладали определенной автономией. Эти молодые мужчины и женщины были по большей части членами левой партии MIR, прислушавшейся к предупреждению, которым стала бойня в Индонезии в 1965 г.: они присоединились к доктрине вооруженной революции. Бенни видел, как молодежь все прибывает и прибывает, разбив на территории комплекса нечто вроде лагеря, ночуя на матрасах на полу и изыскивая возможность покинуть страну. Вряд ли они знали, что в рамках операции «Кондор» их могут настигнуть в любой точке земного шара, даже если все-таки удастся выбраться отсюда.

Пиночет ненавидел организацию, где работал Бенни. С его точки зрения, вся ООН представляла собой, по сути, коммунистический гадюшник. Что еще хуже, Бенни служил в Экономической комиссии для Латинской Америки и Карибского бассейна (Economic Commission for Latin America and the Caribbean, CEPAL). Это, в глазах Пиночета и его мировых союзников, был оплот неприемлемо левой экономической мысли. Экономическая комиссия являлась эпицентром, откуда распространялись теории экономики развития и зависимости; новый диктатор Чили, напротив, возвысил группу чилийских экономистов с серьезными связями, которые отучились в Чикагском университете и отдавали предпочтение радикальному развороту к экономике свободного рынка. Эта компания, получившая впоследствии неофициальное название «чикагские мальчики», была гораздо более нахрапистой, чем даже старые знакомцы Бенни по Индонезии — «мафия из Беркли». Их взлет оказался незапланированным — смыслом существования правительства Пиночета был антикоммунизм, а не рыночный фундаментализм, но под приглядом этих экономистов Чили стала первым в мире испытательным полигоном «неолиберальной» экономики. Комиссия же, где работал Бенни, давала рекомендации, которые отныне не приветствовались{558}.

Тем не менее вскоре Бенни стали приглашать на шикарные мероприятия в barrio alto — восточные районы на холмах, где жила элита. Если взглянуть на восток из делового центра Сантьяго, почти от любого открывшегося вида дух захватывает. Обычно виден снег на вершинах Анд, высящихся над вами, а ниже по склонам теплый воздух, густой от ароматов тропических растений, обещает приятную прогулку.

Именно там, поднявшись наверх и едва только вступив в роскошно выглядевший квартал, Бенни впервые увидел эти надписи: «Джакарта близко», «Джакарта грядет» или просто «Джакарта».

Это показалось ему удивительным — пришлось расспрашивать окружающих, что именно означают эти граффити, откуда взялись такие лозунги. Уразумев, о чем речь, Бенни был потрясен. Название столицы его родины теперь означало не космополитичность, не солидарность третьего мира и справедливость во всем мире, а только одно — реакционное насилие. Слово «Джакарта» обозначало безжалостное истребление людей, организовавшихся, чтобы построить лучший мир. И вот он оказался в другой стране, также поддерживаемой США, власти которой восхваляли эту историю, вместо того чтобы осуждать.

Надписи были повсюду. Однако постепенно они исчезали.

Государственный переворот, с момента которого прошло уже два года, вписывался победителями в новую историю в отредактированном виде. Как это делается, Бенни знал не понаслышке. Он сразу же приметил и другое сходство с Индонезией. Пиночет, как и Сухарто, был всегда немногословен. Иногда чилийское телевидение показывало видеозапись очередной речи Пиночета, но дублировало его голос, чтобы исправить то, что он сказал на самом деле. Даже настоящее можно было переписать{559}.

Бенни пришлось притерпеться к слову «Джакарта», которое мелькало повсюду, но каждый раз он ощущал из-за этого неловкость. Однажды эмоции, которое он скрывал, вырвались наружу. Индонезийский посол в Аргентине приехал выступить с лекцией перед чилийскими студентами — и Бенни с ним заодно, раз уж он часто оказывался для своей родины самым близким аналогом фигуры посла в Сантьяго. Из-за этого ему приходилось взаимодействовать с правительством Сухарто, но, как и большинство индонезийцев, Бенни смирился с этой реальностью.

После лекции студенты стали допытываться у посла, как случилось, что чилийское правительство обратилось к Джакарте за примером славного антикоммунистического террора. Что означают все эти граффити? Посол пришел в ярость:

«Это просто название нашей столицы! Как вы смеете предполагать, что это синоним массовой бойни?» Бенни тоже рассердился.

Однако заблуждались ли студенты? Бенни пришлось взглянуть фактам в глаза. Он знал всю огромную Джакарту — как непросто смешались в ней грязь и красота. Но за пределы страны — сюда, в Чили — просочилась только история массовых убийств. Массовых убийств, которые были совершенно реальными и которые Пиночет на свой лад воспроизвел здесь, в Чили. Граффити не были клеветой. Это была правда.

Позднее Бенни глубже рассмотрел этот вопрос, мысленно вернувшись в свое прошлое, во времена учебы в Канзасе в конце 1950-х — начале 1960-х гг. Он вспомнил о многочисленных индонезийских военных, которые приходили к нему домой угоститься индонезийскими блюдами и затем возвращались в город. Именно тогда этих людей воспитывали в духе жестокого, фанатичного антикоммунизма — воспитывали Соединенные Штаты. Именно эти офицеры, после ночных гулянок в стрип-клубах и попоек с Бенни, вернулись в Джакарту, чтобы участвовать в осуществлении самой позорной в мире программы уничтожения, развязанной правыми. Именно там все началось.

«Еще там, в Канзасе, — размышлял Бенни. — И вот поэтому название города, в котором я вырос, где учился, где узнал о социализме и участвовал в маршах против колониализма и расизма, стало синонимом массовых убийств».

10

Возвращение Севера

Новые театры военных действий

В 1975 г. в холодной войне произошли определенные географические сдвиги. Вашингтон покинул несколько регионов, где вел постоянную войну с коммунизмом, но уже созданные там антикоммунистические режимы продолжили тотальные репрессии.

Соединенные Штаты ушли из Южного Вьетнама. В западном мире это означало, что Сайгон «пал». С точки зрения Ханоя вьетнамцы попросту добились того, чего должны были достичь посредством референдума, отмененного еще в 1956 г. при участии Вашингтона. Три миллиона человек погибли, вся нация была милитаризована, а огромные участки великолепных джунглей отравлены на несколько поколений вперед — вследствие химической войны, которую вели США. После падения Сайгона вьетнамские коммунисты не стали устраивать массовое уничтожение гражданских лиц.

Бойня произошла в Камбодже. В 1970 г. Соединенные Штаты, чтобы свергнуть принца Сианука, организовали переворот и поставили править страной Лона Нола, генерала, которому отвели роль камбоджийского Сухарто. Его войска прошли обучение в Бандунге недалеко от того места, где Сукарно провел в 1955 г.