– Ну вот... Потом я до утра околачивалась поодаль от тогодома, куда тебя затащили. И, когда тебя утром повезли на вокзал, сновасела им на хвост. Дальше было еще проще – села в поезд, они же обо мне и неподозревали. Часа два все было спокойно, потом они всей компанией куда-толоманулись, и я поняла, что начались какие-то события. Решила, что порапоучаствовать. По-моему, я пришла как раз вовремя, а?

Марина усмехнулась, мимолетно притянула ее к себе и крепкопоцеловала в губы. Пояснила:

– Задаток. Остальное за мной. Дай-ка...

Она сняла с плеча Риты сумку, порылась в ней, вытащила своймобильник. Включила. Набрала номер и, помешкав пару секунд, с видом человека,вниз головой бросающегося в холодную воду, нажала кнопку. Поднесла телефон куху и ждала с кривой улыбочкой на губах.

– Слушаю.

– Привет, – сказала Марина. – Там, насколько язнаю, меня поторопились похоронить? Ошибка. Я жива.

– Я же предупреждал! Сюда нельзя звонить...

– А как насчет исключительных случаев? – сказалаМарина. – По-моему сейчас как раз такой. У меня нет других каналов, явообще хоронюсь по углам. Такое впечатление, что за мной охотятся все насвете...

– Что у тебя опять стряслось? – сварливо осведомилсясобеседник.

– Ничего особенного. Я тут подсуетилась чуточку из кожи вонвылезла... Ну, я же способная девочка, хотя характер у меня сквернее некуда...Короче говоря, я все-таки отобрала футляр у тех прохвостов, что его сперли изсамолета. Дискеты с кодами, я имею в виду. Посылку с борта «птицы-призрака», –она рассмеялась, услышав неописуемые звуки, издаваемые ее собеседником. –Ну ладно, ладно, молчу. Ты же сам говорил, что подслушать эту линию невозможно.В общем, положение идиотское – я торчу посреди этого обезьянника, и в сумке уменя...

Она говорила еще с полминуты, не больше. Отключив телефон,улыбнулась Рите почти беззаботно и весело:

– Это называется – события пришпорены...

– И что теперь? – озабоченно спросила Рита.

– Пустяки, – отозвалась Марина, задумчивощурясь. – Если я хоть что-то понимаю в людях и в этом циничном мире, меняочень скоро будут убивать. Только-то и делов... Между прочим, это не такстрашно, как может показаться. Если тебя хотят убить, нужно просто-напростововремя вывернуться...

Они сидели на самом краешке плоской крыши, над пропастью ввосемь этажей. Отсюда, с высоты, и улицы, и дома казались гораздо красивее иблагообразнее. Запахи сюда не доставали, а груды мусора выглядели совсемкрохотными, неразличимыми в неаппетитных деталях, а люди представали смешнымикуколками, передвигавшимися забавно и нелепо.

Маугли фыркнул с каким-то странным видом, словносконфуженно. Марина встрепенулась, посмотрела вниз, но не увидела ничегодостойного внимания. Вопросительно покосилась...

– Смешно, – сказал Маугли. – Полное впечатление,что это ты меня всю ночь трахала, а не я тебя.

– А что тут смешного? – прищурилась она. – Еслиименно так и обстояло? Ничего, это для тебя полезно в познавательном смысле. Некаждую ночь тебя обстоятельно и качественно трахает очаровательная девушка!Согласись, в этом есть свой кайф...

– Наладить бы тебя с крыши вниз головой... – насупилсяон.

– Размечтался! – пропела Марина. – Во-первых, яуспею увернуться, и с крыши ляпнешься именно ты, а во-вторых, тебе вроде бы нена что жаловаться. От меня тебе сплошная выгода – и «бабки» капают, иразнузданные сексуальные забавы... Где у тебя свербит?

– Не люблю, когда мной играют втемную.

– Вот совпадение, я тоже, – сказала Марина. – Нотак уж жизнь устроена: большинством из нас играют втемную, совершенно неспрашивая согласия... Брось, Маугли! Подробности тебе совершенно ни к чему.Если бы я тебе вывалила ничтожную долю деталей, ты бы и от нее блевал довечера, при всем твоем суровом и разностороннем жизненном опыте. А уж отцелого... Скажу тебе честно: любые лишние знания – дерьмо. Точно.

Гибко изогнувшись, она легла на край крыши и посмотрелавниз. Картина оставалась прежней, безмятежной, сонной, никаких признаков того,что некто стал подтягивать силы, готовить засаду. Ни новых компаний,замаскированных под постоянных обитателей трущоб, ни рабочих, именно сегоднявдруг воспылавших желанием немедленно починить прохудившуюся водопроводнуютрубу или оборванные провода.

Она улыбнулась – мечтательно и хищно. Пока что ее предположениябили в точку. Ну, разумеется, после смерти Бородина заговорщики, и без тогосовершенно не стремившиеся к публичности, должны впасть в паническоеоцепенение. Все подозревают всех, все боятся всего на свете, никто не всостоянии ничего просчитать хотя бы приблизительно. Впрочем, это еще незначило, что ее не намерены пристукнуть прямо здесь, на грязной улице, посредиобшарпанных домов. Поди угадай, что им придет в голову, она тоже не могламногое просчитать по недостатку информации. Так что расслабляться рано.

Потом она увидела серую машину. Уже в третий раз. Машинаехала все так же медленно, на сей раз с другой стороны, справа налево. Маркуотсюда, в таком ракурсе, трудно определить. Не особенно новая, не из роскошных,кажется, «Катамири». Ну да, чего-то в этом роде следовало ожидать – неброскийодинокий рыдван...

На сей раз машина не свернула за угол, а остановилась вусловленном месте, возле двух ярких, свежих пятен на тротуаре – красная краскаи зеленая. Марина собственноручно два часа назад выплеснула там содержимоеобеих банок, не привлекая этим особенного внимания. По здешним меркам – вполнебезобидная забава.

Левая задняя дверца открылась, вылез человек в сером плаще.Трудно было узнать его с такой высоты, но движения очень знакомые. Марина вновьулыбнулась с гордостью человека, хорошо сделавшего свою работу и пока чторассчитавшего все верно.

– Все, – сказала она, поднимаясь на ноги. –Начались дела...

– Я тебе нужен? – спросил Маугли, браво выпятив грудь.

– Мне сейчас не нужен никто, – сказала Марина. –Это только мое дело...

Она сбежала по захламленной лестнице, показавшейсябесконечной, вышла на улицу, бесшумно притворив за собой покосившуюся грязнуюдверь, побрела по улице, низко наклонив голову, скрывая лицо под широкимиполями дурацкого, но безумно здесь модного среди маргинальной молодежиматерчатого колпака… Расслабленная походка то ли пьяной, то ли уколовшейся,широкие мешковатые штаны, пестрая майка. Ничем не примечательная детальздешнего пейзажа, как две капли воды похожая на аборигенов.

Он и не узнал, это чувствовалось издали. Смотрел даже немимо – сквозь, как на пустое место, брезгливо морща нос и нетерпеливопереминаясь со страдальческим лицом. Он всегда был крайне чувствителен кзапахам, а здесь со всех сторон несло таким скопищем сомнительных ароматов,один другого отвратительнее, что этот кабинетный чистюля переживал поистинеадские муки.