Пока Дженни продолжала наигранно рыдать и изображать из себя жертву мужского шовинизма, Слэйн плавным движением руки переключил аэромобиль в режим «Скоростного управления» – по лобовому стеклу побежала инфракрасная полоска с предупреждением об опасности. Он задал максимальную скорость, игнорируя мелькающие призывы Вирт-безопасности аэромобиля снизить её до безопасного уровня. Далее всё происходило с невероятной быстротой.

Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья – особенно его забавляла мимика лица горячо возлюбленной жены. Он даже и не догадывался, что у неё настолько эластичная кожа. Она паниковала и била его руками, кричала, но Слэйн словно был лишь сторонним наблюдателем этой сцены. В ушах слышался только свист набирающего невероятно огромную скорость аэромобиля.

Время стало играться, словно в его руках было что-то пластичное и мягкое.

За окном аэромобиля полосками сверкали окружающие пейзажи, но неожиданно всё остановилось.

Картины окружающего мира стали расплываться, словно он смотрел на них через толстое стекло.

Дженни и всё убранство аэромобиля смешивались и сливались в одно общее размытое пятно.

Поняв, что его руки и ноги могут беспрепятственно двигаться, он стал продвигаться к уходящему пятну, которое терялось среди обломков реальности.

Оставалось уже совсем чуть-чуть. Вот он открывает дверь и садится на водительское сиденье. Через мгновение его тело резким толчком откидывает назад.

* * *

В тихой, безмолвной, застоявшейся и не предвещавшей ничего хорошего обстановке он сидел за рулем скоростного авто. За окном была сплошная тьма, включённый дальний свет фар поглощался безмерной темнотой, словно воздушные одуванчики, залитые дёгтем. Он приоткрыл окно, и в салон ворвался дождевой поток.

Машину заносило из стороны в сторону, скрипели покрышки передних колёс. В голове, как и за окном, была безграничная пустота.

Он ни о чем не думал.

Больше всего ему хотелось не останавливаться ни на миг. Это было движение в неизвестность, всё его естество вздрагивало от удовольствия молниеносного проникновения в безликую бездну. Никогда в своей жизни он ещё не испытывал подобного наслаждения.

– Тебе хорошо, Мандаринка?

Он спрашивал и поднимал окровавленное лицо, смотря пустыми глазами на пассажирское сиденье, при этом гладя невидимую руку своей возлюбленной, лежащей на подлокотнике.

– Тебе хорошо, Мандаринка?

Спрашивал ещё раз, нащупав рукой пистолет, резким движением подносил его к виску и нажимал на курок.

Рассекая утонченную вуаль ночной тьмы, автомобиль на невероятно большой скорости выбивал дорожное ограждение и, словно подхватываемый мощной струёй ливня, летел с обрыва в холодные воды неизвестного карьера или озера.

Он не успевал понять, удалось ему выстрелить или нет.

Но разум продолжал светить, словно маленькая свечка в кромешной и воинствующей тьме. Открыв глаза, он увидел, что машину стала засасывать огромная воронка.

Она была прямо перед ним, в своём ослепительном белом платье. Сердце выбивало бешеный ритм, а вибрации подталкивали всё ближе к её рукам.

Ноги, а затем и торс оказались полностью поглощены воронкой.

Он начинал по-сумасшедшему грести руками, не в силах представить себе того, что в один момент потеряет самое ценное. Ещё немного, и ему почти удалось бы дотронуться до её руки…

Сердце резко останавливалось, глаза, словно два маленьких зеркала, принимали прощальный воздушный поцелуй, который она посылала ему.

Это был капкан, невидимые челюсти которого резко начинали сжиматься.

* * *

Слэйн открыл глаза, и размытая картинка постепенно приобрела очертания.

Первое, что он чётко увидел перед собой, был лежащий в луже дневник в кожаном переплёте.

К нему вернулся слух: над головой пронеслось сильное гудение. Он пришёл в сознание и почувствовал невыносимую боль в ноге.

Слэйн закричал и резким движением попытался приподняться. Его глазам предстала ужасная картина – прямо над ним, в воздухе, висела железная махина, из которой вниз, прямо к его ноге, опускались две огромные железные трубки. С острых краёв стекала кровь, и капли медленно падали вниз. Он схватился обеими руками за одну из железных трубок и попытался отбросить её в сторону, отчего почувствовал резкое головокружение: всё тело будто обдало ледяной волной.

Резкий крик паники вырвался из его горла.

Когда сознание вновь заслонила тонкая, мутная пелена, когда он подумал о великом просторе моря – завитках его волн светло-изумрудного цвета, бережно закатывающихся в кармашки песчаного берега, до его слуха донёсся громкий крик женщины.

Он не успел подумать о том, что это, возможно, его спасение.

Сознание, словно маленькая медуза в плавном танце, наконец-то начало свой непринуждённый свободный полёт по просторам неизведанной, но настолько обширной пустоты.

В эту душную июньскую ночь римский консул по имени Гай Фламиний увидел сразу два противоречащих друг другу сна – оба частично вырывали из реальности несколько значимых фактов.

В этих снах всё вокруг казалось настолько естественным и реалистичным, что несчастный римлянин по-детски сжимал во рту большой палец руки и дрожал, словно осиновый лист под сильным ветром.

Один сон начинался с того, что Гай Фламиний прогуливался по своему излюбленному маршруту великолепной Катании, от дворца наместника к казармам, затем к храму Аполлона, в садах которого рос виноград и множество апельсиновых деревьев. В воздухе стоял невероятно мощный цитрусовый аромат. Фламиний с необычайным упоением останавливался, делал глубокий вдох, закрывал глаза и ощущал лёгкое прикосновение нежной женской руки, утончённые пальцы которой были похожи на лёгкие пушистые пёрышки. Они медленно ласкали его щёки, шею и грудь. Фламиний облизывал от наслаждения влажные губы и, словно нетерпеливый ребёнок, открывал глаза и оборачивался, чтобы в момент этого действия дать волю своим природным инстинктам, стать мужчиной, покровителем и властелином хрупкого и красивого естества.

Но в одно мгновение его глаза расширялись от ужаса, сбивалось дыхание и мир вокруг погружался в бездну тьмы, в которой лишь вдалеке был виден маленький отблеск мерцающего света. Падая на колени, словно умирающий без единственной капли воды пустынный странник, Фламиний протягивал руки вперёд к свету и полз, покачиваясь из стороны в сторону.

Чем ближе он подползал, тем труднее ему становилось дышать, жуткий запах мёртвых тел был настолько сильным, что Фламинию казалось, что он исходил от него самого. Ему стало страшнее, когда он добрался до места, где в полном мраке излучался пучок света. Напротив него стояла странного вида молодая девушка, лицо которой было закрыто тёмными волнистыми волосами. Она протянула умирающему от жажды Фламинию округлую чашу с водой. Дрожащими руками, издавая непонятные звуки, с выпученными от ужаса и страха глазами, Фламиний вырвал из рук девушки чашу и, разбрызгивая воду в разные стороны, с кипучей жадностью начинал пить. Отпив, он поднял голову над чашей, в которой воды совершенно не убавилось, что сильно его изумило. Он вгляделся в своё отражение и со страхом выпустил чашу из рук – та опрокинулась, и из неё потекла багрово-красная кровь. Следом за этим Фламиний истошно прокричал – над его головой мелькнуло лезвие тяжелого галльского меча.