– Нет, слишком мало. В Пластусе мне нравилась другаячерта. Он любил бросать вызов. Он выходил на арену и оскорблял зрителей.«Derideo te! Filius tu canis et cameli! Stercorem pro cerebro habes!»[6]– кричал он. Ты же знаешь латынь? Сейчас это звучит довольно невинно, особеннопосле кровосмесительного жаргона нашей дорогой Улиты, но для римлян это былистрашнейшие оскорбления. Особенно если учесть, что он кричал это патрициям.

Меф взглянул на портреты, кое-что сопоставил, и до неговнезапно дошло.

– Они же были не стражи! Обычные люди! –ошеломленно сказал он.

– Именно, – кивнул Арей. – Как ты небрежновыразился, обычные, зауряднейшие люди. Быстро же вы все тут становитесьснобами, которые слово «люди» произносят, точно роются в мусоре. Более того,портреты рисовал я, по памяти и много лет спустя, так что за точность неручаюсь. Но что за тон? Или ты тоже склонен считать людей вторым сортом? Дажетретьим, после стражей и магов, а?

– Я – нет, – сказал Меф. – Но я не знал, чтовы любили смотреть гладиаторские бои.

– Смотреть? Это было бы скучно и подло. Нет, япритворялся рабом, проданным в школу гладиаторов за серьезную провинность вроденападения на хозяина. Меня выводили на арену, и я сражался как гладиатор.Дрался на равных, без дара, без возможностей стража. Меня могли убить, как илюбого из них. И смерть была бы настоящей.

Арей смешал рукой портреты.

– Цирку я не нравился. На меня смотрели, как на мясо,как на расходный материал. Что они видели? Немолодого мужика. Некрасивого.Грузного. Без рельефных, обильно смазанных маслом мышц, какие были тогда вмоде. Мышцы-то у меня имелись, но дикие, медвежьи, варварские, как тогданазывали. Ни у кого из зрителей я не вызывал ни малейшей симпатии. Выбей мойпротивник у меня меч, получи я рану, весь цирк повернул бы большой палец вниз,чтобы такой мусор, как я, утянули с арены на ослах, присыпав кровь песком. Иэто меня подзадоривало. Я хотел доказать, и я доказывал… Видел бы ты, какдоказывал! Бывало, против меня выпускали сразу двоих.

Глаза Арея пылали. Меф представил, как он доказывал, исодрогнулся. Да, Даф была права. Арей любил бой ради боя. На ненависть онотвечал ненавистью – обычный путь мрака. Отвечать на ненависть любовью Арейсчел бы жалким. Путь света был ему неведом, как не был понятен он пока и самомуМефодию. Одно Мефодий видел точно: путь Арея ведет в тупик.

Должно быть, мечник что-то почувствовал. Портреты исчезли.Снизу вверх, продолжая сидеть на ковре, Арей посмотрел на Мефодия.

– Весь такой официальный! С потайным ножичком! А какнасчет умения извлекать оружие из воздуха? Зачем мы его тренировали? –спросил Арей, без видимого усилия доставая из пустоты китобойный гарпун,который небрежно полетел в угол. – И потом, разве твой взгляд не можетпревращаться в два стальных лезвия, на которые ты легко насадишь почти всякогонехорошего дядю, если, конечно, он не страж или не переодетая валькирия?

– Дар можно блокировать. Тогда я не смогу призвать ксебе даже меча при условии, что он будет у меня не с собой, – сказал Меф.

– И поэтому синьор помидор решил взять с собой ножик,чтобы было чем сделать харакири в этом архипечальном случае, – подсказалАрей.

Меф переместился к окну. Он сделал это, чтобы Арейповернулся и на его лицо упал свет.

– Сегодня у нас какое? Тридцать первое? – спросилМефодий.

– Для особо озабоченных числами существуюткалендари, – сказал мечник равнодушно.

Меф секунду поколебался, а затем решил открыть карты:

– Я встретил Ромасюсика.

– Это грандиозное событие! Надеюсь, стела уже заказана?«На этом месте в таком-то году Буслаев встретился с Ромасюсиком», –проворчал Арей.

Меф подумал, что юмор Улиты возник не на пустом месте.

– Ромасюсик разгорячился и сказал, будто бы Лигул нашелдля мрака нового наследника, – проговорил Мефодий, глядя на Арея.

Он ожидал, что новость заставит мечника вздрогнуть, но Арейлишь вытянул ноги и лег на ковер.

– Самые вкусные новости – хорошо просроченные новости.У нас с Улитой была клиентка, которая любила продукты с тухлецой, –заметил он.

– ТАК ВЫ ЗНАЛИ?

– Никто не говорил мне этого напрямую. Но я умеюдумать. То, что у Лигула новый фаворит, стало ясно, когда в резиденцию ввалиласьэта миловидная немногословная особа и устроила погром.

– Прасковья – наследница Лигула? – усомнился Меф.

– Скажем так: возможная. Прасковья гораздо удобнее дляЛигула, чем ты, – сказал Арей.

– Почему удобнее? – спросил Меф.

Девушка с косящими глазами не казалась ему такой уж мирной ипослушной овечкой.

– Ну, во-первых, он сам ее воспитал и по-своему к нейпривязан. Хотя на привязанность Лигула я полагаться бы не стал. Он из тех, ктодолго и с удовольствием ласкает щенка, после чего бросает его живым в котел.Есть и другая причина.

Арей ухмыльнулся. Было заметно, что эта вторая причинаразвлекает его.

– Лигул наконец смекнул, что сажать на трон уродца безэйдоса двусмысленно. Тартар полон честолюбцев. У всякого хватит ума сообразить,в чьем дархе эйдос владыки и кто, соответственно, дергает нити марионетки. СПрасковьей же не все так просто. Ее эйдос очень странный. Он крупный, яркий, нопочему-то совсем не влияет на ее личность.

– Значит, все-таки Прасковья, – сказал Меф.

– Не исключено. Но чтобы через пару лет посадить ее натрон (и править вместо нее, а это главный интерес Лигула), горбуну не хватаетодного маленького пустячка.

– Какого?

– Лигулу мешаешь ты. У тебя силы Кводнона, которыенужно отдать Прасковье. Только в этом случае она получит моральное правоуправлять мраком. Бонзы мрака не особо щепетильны, но признают лишь того, в комбудет его дар. Лигулу это великолепно известно.

– Значит, меня должны прикончить. И теперь каждуюсекунду надо ждать убийцу, – сказал Меф, констатируя факт.

Арей с сомнением прищелкнул языком.

– Это вряд ли. Прикончить тебя Лигул мог еще в Тартаре.Нет, если бы ему достаточно было твоего физического устранения, тебя давно быуже не существовало.

– И чего же он тянет? – спросил Меф.