– Терпеть не могу одиночества. Надеюсь, твоя любимаядевушка не я, – заявила Ната.

Багров кивнул, подтверждая, что надеется она в правильномнаправлении.

– Все эти лошади, лодки – эгоистично и банально, потомучто только для себя. Почему никому не приходит в голову, что счастье всамоограничении? Если позволять себе лишь корку хлеба и глоток воды, никогда нестанешь зажравшимся снобом, – перестав кашлять, сказала Ирка.

Уже на середине фразы она поймала себя на том, что сейчасопять все выйдет, как с петрушкой.

– И шпроты с шоколадом, – вполголоса напомнилБагров.

– Что?

– Ну, говорю, корку, глоток воды и шпроты с шоколадом…

Опять воцарилась тишина, ознаменовавшаяся где-то в незримойдали массовым рождением сотрудников правоохранительных органов.

– Скажи что-нибудь, Буслаев! Тебя что, жевать сюдапригласили? – потребовала Ната, ненавидевшая тишину во всех проявлениях.

– Quousque tandem abutere patentia nostra? –произнес Меф.

– Что это такое?

– По-латыни это означает, что ты меня достала, –перевел Меф.

Ната вспыхнула. Краснела она пятнами, точно покрываясьстригущим лишаем.

– Ты в самом деле болван или прикидываешься? –набросилась она на Буслаева.

– И что, успешно прикидываюсь?

– Нет, скверно.

– Значит, не дурак, – резюмировал Меф.

Ирка оценила верность мысли. Есть огромное количествоболванов, которые умело прикидываются умными людьми, и огромное количествоумных, которые мечтают, но не могут прикинуться социально адаптированнымиболванами. К болванам природа милостива. Она награждает их кучей дополнительныхбонусов, внешней привлекательностью, даром мимикрии, интуитивной способностьюправильно вести себя в стае товарищей и много чем еще. Умный же чаще всегосидит в мусорном контейнере и занимается самоедством. А если брякнетчто-нибудь, и то некстати, поскольку не любит проверенных суждений и заученныхуниверсальных фраз.

– Мефодий! Разговор есть! Пойдем выйдем! – сказалаИрка.

Буслаев перестал жевать колбасу. Валькирия-одиночкаспохватилась, что опять села мимо стула. Фраза «Разговор есть! Пойдем выйдем!»больше подошла бы парню, решившему с кем-то разобраться на дискотеке.

– Ну пошли! – согласился Меф.

Учитывая, что выходить в «Приюте валькирий» было некуда, онинаправились к люку, собираясь спуститься по канату. Багров взглядом спросил уИрки, должен ли он сопровождать ее. Валькирия покачала головой. Но Матвею этогобыло мало. Он преградил Мефодию путь и, скрестив на груди руки, произнес:

– Имей в виду, наследник, если ты только…

– Не продолжай! Я смотрел много дешевых фильмов. В этомместе должен начаться мордобой, – поморщившись, сказал Мефодий.

Багров, не терпевший, когда последнее слово оставалось не заним, похлопал его по плечу.

– Я рад, что ты все понял. Умный мальчик! Делаешьуспехи!

Буслаев брезгливо дернул плечом, стряхивая его руку.

– Убери конечность! – сказал он.

– Какую конечность? – спросил Багров на тон выше.

– Верхнюю, – пояснил Меф.

Если Багров, сердясь, повышал голос, то Меф, напротив, егопонижал. Дело, без сомнения, закончилось бы стычкой, но между противникамивстала Ирка. Багрова она оттеснила к столу, а Мефа подтолкнула к люку.

– Вам еще не надоело резать друг друга?

– Если кому-то очень хочется нарваться… –проворчал Меф.

– Не радуйся, наследник! В мире много дорог, но иногдаим суждено пересека… – грозно начал Багров, но замолк, правильноистолковав насмешливый поворот головы Мефа.

Ирка подумала, что проблема Матвея в том, что он появился насвет в эпоху, когда между литературой и беллетристикой не было пропасти, а телевиденияне существовало даже в форме кошмарного сна. К словам тогда относилисьответственно, с наивной простотой. Банальные фразы еще не успели статьбанальными и не приелись, как суп, который варят на всю неделю.

Графини на полном серьезе скрежетали зубами, падали вобмороки, гомерически хохотали, прикусывали губу до крови и ломали руки вмольбе. И никто при этом не считал их психопатками. Графы, короли, принцы иэмиры толпами шастали как в натуральном, так и в переодетом виде, хватались зашпаги, сабли и ятаганы и навеки влюблялись в женщину, увидев одну мелькнувшуюиз-под платья пятку. С остальным прекрасно справлялось воображение.

– Печальная штука – работать генератором трескучихфраз, – сказал Меф, первым спрыгивая с каната на траву.

– Он не такой, – сухо отрезала Ирка.

Какой бы Багров ни был, он единственный любит ее, и ругатьего Мефодию она не позволит. Ирка внезапно подумала, что на зубах у нееприлипшая петрушка, но ей это стало вдруг неважно. В голову полезли параграфыкодекса валькирий. Ирка не раз ловила себя на том, что прячется за ними, какулитка в раковине. Чуть получила по носу – сразу шмыг в раковину и отгородиласькодексом.

Дарх на цепи у Мефа поблескивал тускло, недоверчиво. Спирализакручивались сильнее, чем обычно. Валькирия-одиночка ему не нравилась. Ончувствовал исходящую от нее угрозу.

– Отдай мне дарх! – сказала Ирка, вспомнивпоручение Таамаг.

Меф усмехнулся.

– Хорошее начало. Лаконичное. Арей бы оценил. Зачемболтать, когда можно сразу начинать драться? – спросил он.

– Я не виновата. Валькирии требуют твой дарх.

– Валькирии? А ты не валькирия?

– Я валькирия-одиночка. Есть и другие, – Иркарешила не реагировать на иронию.

– Знаю. И этим другим я, похоже, не слишком по душе?Наследник темной конторы и все такое? – догадался Меф.

Ирка предпочла не отвечать.

– Ну и почему те другие, если мой дарх так им нужен, непридут за ним сами?

– Они не станут просить так долго и вежливо. Ты не всемнравишься одинаково сильно.

– Так, значит, тебе я нравлюсь? – спросил Меф.

Глаза у него улыбались. Ирка вдруг увидела прежнего Мефа,того, что влезал через окно в квартиру Бабани. Она поспешно отвернулась. Взглядмог ее выдать. Голосу она доверяла больше.