– Я связался со светом, – сообщил Эссиорх. –Там убеждены, что мрак подмешал Дафне что-то в кровь. Может, через укус нежитиили еще как. Если бы она была только стражем света, ей бы это не повредило, ноона, к сожалению, уже во многом человек.

Дафна слушала хранителя отрешенно. Непонятно было, понимаетона, что говорят о ней или нет. Оживилась Дафна, лишь когда Эссиорх сказал:

– Дафна не должна оставаться в резиденции мрака. Стенытам высасывают из нее жизнь. Я забираю ее к себе. Она будет жить со мной и сКорнелием.

– Я ее защищу! Моя флейта и мои маголодии всегда к ееуслугам! – с горячностью крикнул со скамейки Корнелий и тотчас озабоченноуточнил: – А где она будет спать? На моем диване, что ли?

Эссиорх и Корнелий увели Дафну с собой. Она послушно шла сними и оглядывалась на Мефа. Не то прощалась, не то звала.

– Я загляну к тебе завтра! Июль длинный! – крикнулей Меф.

– Не настолько длинный. Сегодня тридцать первое. Завтрауже август, – возразил Эссиорх.

Буслаев вспомнил, что флейта и крылья Даф остались врезиденции, и вернулся за ними. В комнате Даф он увидел Ромасюсика. Шоколадныйюноша стоял у смятой постели и застенчиво, как уточка клювиком, ковырялся в еевещах.

Меф не стал его окликать. Он был так зол, что взглядомоторвал Ромасюсика от пола и как тряпичную куклу протащил по стене. Мефаостановило ощущение собственной силы. Он понял, что может не только убитьРомасюсика, но и смять его совсем, как пустой молочный пакет. Ромасюсик тожеэто почувствовал, потому что пискнул жалобно и затравленно.

Мефодий на миг закрыл глаза, позволив Ромасюсику плюхнутьсяна пол. Там, где он волок его, на стене остался шоколадный след.

– За что? Мне же больно! Ты что, псих? – застоналРомасюсик. Он весь был сплошной укор. Его мармеладные глазки привычнозасахарились слезой.

– Что ты здесь забыл? – спросил Меф.

– Я просто пришел навестить! Вот, принес цветы!

Ромасюсик стал шарить взглядом по полу и действительнонашарил куцый букетик гвоздик.

– Это разве цветы? Это отмазка. Гвоздики дарятстареньким бабушкам и учителям мужского пола, которым жаба душит подаритьбутылку, – сказал Меф.

Решив, что Меф уже не сердится, раз так длинно рассуждает,Ромасюсик позволил себе хихикнуть. Оказалось, преждевременно. В стену над егоголовой врезался и разлетелся вдребезги стул. И опять Меф не коснулся стуладаже пальцем. Хватило мысли.

– Тебе нужны были ее крылья и флейта? И ночью тызвонил, чтобы вынюхать, где они? – спросил он с угрозой.

Чтобы Ромасюсику лучше вспоминалось, он взглядом поднялтяжелое кресло и задумчиво покачивал им в воздухе. Ромасюсик умел соображатьбыстро. Если он признается, у него будут неприятности, но будут потом. Кресложе есть уже сейчас.

– Меня послали! Понимаешь? – прокудахталРомасюсик.

– Брутально! – сказал Меф. – И кто же тебяпослал, углевод ты наш ходячий?

Знакомое слово заставило Ромасюсика съежиться. Он сидел наполу и размазывал по лицу сахарные слезы. Щеки и подбородок желейно дрожали. Уголовы Ромасюсика заинтересованно вертелись две осы.

– Я, кажется, знаю ответ, – сказал Буслаев. –Ладно, вали! И цветочки не забудь!

Ромасюсик не стал дожидаться повторного приглашения. Онсхватил гвоздики и с необычной резвостью прошмыгнул к двери.

– Ты все равно сдохнешь! – крикнул Ромасюсик,просунув в дверь голову. – Думаешь, ты сильный? Ты покойник! Тебя принесутв жертву сегодня вечером!.. Лигул выбрал нового наследника!

Кресло врезалось в дверь, заставив Ромасюсика отступить и скегельным звуком скатиться по лестнице. Меф пожалел, что вспылил слишком рано,не дав шоколадному юноше высказаться до конца.

«Новый наследник? Это еще кто?» – подумал Меф.

Он не был напуган, однако угрозой пренебрегать не стоило.Буслаев достал меч и озабоченно оглядел лезвие. Решив, что одного меча можетоказаться недостаточно, закрепил на запястье метательный нож, прикрыв егосверху тонким свитером.

Дарх наблюдал за ним. Он вновь обрел тяжесть и неторопливопокачивался на цепи. Мефодий, которому все эти дни казалось, что дарх ослабел,испытал острое разочарование.

Меф спустился в приемную. Первым и единственным, кого онвстретил, был Чимоданов, с трубным звуком сморкавшийся в портьеры шестнадцатоговека.

– Круговорот гриппозных бацилл в природе? Научныйсоплеобмен? – поинтересовался Меф.

Чимоданов закончил очистку носа и вытер его кистью.

– Я простужен. Не подходи ко мне. Я ходячаязараза! – предупредил он.

– Ходячая зараза, ты в курсе, что сейчас июль?

– Дело не в июле… Я доброволец мрака. Вывожу в своемносу грипп для осенней эпидемии! – заявил Чимоданов.

– И что будет, если выведешь?

– Получу дополнительные баллы, которые позволят мнепродвинуться в иерархии. Ты что, не знал? – удивленно пояснил Чимоданов.

– Не-а. Ты видел Ромасюсика?

– Мне плевать на всех, кого я видел. И еще большеплевать на тех, кого я не видел, – ответил Петруччо и снова чихнул.

Оставив философски настроенного Петруччо плевать на всехподряд и заботливой курочкой высиживать бациллы, Меф постучал в кабинет к Арею.Ему хотелось выяснить, известно ли мечнику что-то о том, о чем кричалвзбешенный Ромасюсик. Мечник сидел почти у самой двери, на турецком ковре, ираскладывал на полу портреты, грубо набросанные кистью на маленьких, с ладонь,холстах.

– Хороший был боец, только слишком много думал осмерти, – сказал он Мефу, показывая на один из портретов. – И погибглупо. Его ранили в бедро. Слабая, неглубокая рана, он мог еще сражаться, норешил, что правильнее будет остановиться. Он не угадал. Зрители былираздражены. Пальцы опустились, и ему перерезали горло.

– Его убили вы? – спросил Меф.

– Что за чушь? Его убил Пластус. Вот этот! – Арейотыскал еще один портрет. – Был такой боец – сражался двумя гладиусами. Ясоветовал ему брать щит, но ему было плевать. «Со щитом, – говорилон, – я смогу атаковать только одной рукой».

– Он тоже думал о смерти слишком много?