Шар’Дама Ка.

– Как? – повторила Ашия.

– Нынче Ущерб, – сказал Асом. – Сегодня я выйду с моими новыми братьями дама и сражусь с алагай.

– Это запрещено.

– Это нужно сделать. Ты слышала дама’тинг. Закрыть Джайану путь к трону не могут ни Дамаджах, ни андрах. Это под силу только мне и только сегодня. Завтра будет поздно. Я сделаю это, ибо должен, – добавил Асом. – Ради блага всей Красии. Всего мира. Но я боюсь. – Он протянул ей руку. – Не сомневаюсь, что ты испытывала во многом то же в первую ночь, когда Дамаджах призвала тебя попрать закон Эведжана и назваться по праву рождения шарумом. Если ты хоть когда-нибудь была мне женой, то молю тебя – останься сейчас со мной.

Поколебавшись, Ашия приняла его руку:

– Я буду с тобой, мой муж. С гордостью.

Из тени Ашия увидела, как в покои вошла Дамаджах. Ашия оставалась чуткой к малейшей угрозе для госпожи, но мысли все равно разбегались. Ее долг – служить Дамаджах во всем, но Асом приходился ей мужем и был сыном Избавителя.

Кому она вернее? Конечно Эвераму, но как она, едва достойная Его взгляда, могла судить о Его плане? Разве это не задача Дамаджах? Ашия должна уведомить Инэверу о замысле Асома – сейчас, – и пусть уже та познает Эверамову волю.

Но она колебалась. Быть может, ей был и неведом Его план, но в душе глас Эверама звучал внятно. Близился Шарак Ка, и для тех, кто не отправится воевать, оставалось мало возможностей. В Асоме жил дух воина, и он прошел подготовку как воин, но ему, как и ей, запретили использовать свои умения, а силы Най умножались.

Избавитель даровал право драться хаффитам, даже женщинам. Почему не духовенству? Почему трусость стариков должна диктовать молодым, пока алагай разрывают на части Дар Эверама?

Когда Асом убьет алагай, пути назад не будет. Он – дама, сын Шар’Дама Ка и Дамаджах, и его слава станет безгранична. Их не удержит даже Дамаджах.

Но его планы могли рухнуть – тогда воины Эверама погибнут, а Трон черепов займет недостойный юнец.

Инэвера остановилась и посмотрела на Ашию, словно шарум’тинг и не скрывалась в тени. Ашия застыла. Она знала, что от госпожи не спрячешься, но всякий раз нервничала, когда Дамаджах выискивала ее в укрытии.

– Тебе нехорошо, дитя мое?

– Пустяки, Дамаджах, – ответила Ашия, быстро обретая центр и отгоняя сомнения и страхи.

Но Инэвера прищурилась и вылущила ее центр, как луковицу из шелухи.

– Тебя тревожит предстоящая ночь.

Ашия сглотнула комок и кивнула.

– Это Ущерб, госпожа.

– Алагай Ка не показывается, искушая нас ослабить бдительность, – согласилась Дамаджах. – Вы с сестрами должны быть вдвойне настороже и сообщать мне сразу, как только заметите что-нибудь необычное.

– Обязательно, Дамаджах, – сказала Ашия. – Клянусь любовью к Эвераму и упованием на Небеса.

Инэвера продолжала ее изучать, и Ашии осталось лишь удерживать центр. Наконец Дамаджах кивнула:

– Возвращайся к себе и проведи оставшееся время с сыном.

– Так и сделаю, госпожа, – поклонилась Ашия. – Благодарю, госпожа.

Прижав к себе маленького Каджи, Ашия смотрела, как Асом и Асукаджи собираются в ночь.

Ее собственные приготовления закончились быстро – результат многолетней тренировки. Оружие и доспехи были смазаны и аккуратно разложены. Возлежа в личных покоях, облаченная в обычное шелковое платье, она могла в считаные секунды привести себя в боевую готовность.

Однако ее брат и муж расхаживали и прихорашивались, словно куртизанки. Их руки туго обтягивал белый шелк, и на виду оставались только концевые костяшки. Асом, как Ашия и ее сестры, нарисовал на ногтях указательных пальцев рук и ног Асукаджи боевые метки, покрыв их для надежности лаком.

Асукаджи сжал кулаки и мастерски выполнил серию приемов шарукина, сгибанием пальцев активируя различные комбинации меток.

– Попробуй с серебром, – сказал Асом, и Асукаджи, кивнув, подошел к стоявшей на туалетном столике лакированной деревянной шкатулке.

Внутри лежали два начищенных серебряных напальчника с метками. Они защищали верхние костяшки, и кулаки брата Ашии могли разить алагай, как молнии.

Асукаджи повторил шарукин, расслаивая движения, дабы извлечь максимум пользы из нового оружия.

– Теперь с посохом, – сказал Асом, вынув посох-кнут из гнезда и перебросив Асукаджи.

Это было славное оружие – шесть футов гибкого северного златодрева, изрезанного силовыми метками и с мечеными серебряными набалдашниками с обоих концов. Асукаджи поймал посох и раскрутил, встроив прием в шарукин. Очертания посоха расплылись. Брат двигался быстрее, чем удавалось уследить. И в руках мастера эластичное дерево, прогибаясь, наносило удары, которые выходили за границы защиты противника, тогда как твердое оружие отскакивало от них, не причиняя вреда.

Ашия взглянула на Асома, вооруженного лишь хвостом алагай – плеткой, которую носили все дама. Шипастые наконечники, несомненно, были помечены, но это казалось малостью по сравнению с уймой оружия, которую собирался вынести в ночь брат.

– Муж мой, а как же ты? – спросила Ашия. – Ты лишь покрасил ногти. С каким оружием из арсенала дама ты выступишь на алагай’шарак?

Асом снял плетку с пояса и повесил на стенной крюк:

– Ни с каким. Сегодня я буду биться, как воевала ты, когда шарум’тинг открылись.

Ашия не выдала удивления.

– Ты будешь драться копьем и щитом, как твой достопочтенный отец?

Асом покачал головой:

– Дама запрещены копья, а щит замедлит меня, когда придется действовать быстро.

Ашия уставилась на него, и постепенно забрезжило понимание.

– Муж мой, ты же не хочешь сказать, что обойдешься одним шарусаком.

– Отец обошелся, еще будучи кай, – возразил Асом.

Ашия знала это предание. Одна из первых легенд о возвышении Шар’Дама Ка.

– К тому времени твой достопочтенный отец годами ходил в Лабиринт, и, по его же словам, это был акт отчаяния. Выходить безоружным в Ущерб – это…

– Безумие, – согласился Асукаджи, но опустил глаза под острым взглядом Асома.

– Убивать алагай оружием может каждый, – сказал Асом. – Мои братья-шарумы занимаются этим еженощно. Этого мало, если я хочу сравняться славой с братом.

Он сжал перебинтованную кисть в кулак.

– Мой успех либо угоден Эвераму, либо нет.

Они вышли в ночь, закутанные в черные плащи, – Асукаджи и дама-сыновья Избавителя. Один Асом бесстрашно шагал в одеянии белом. Шарумы смотрели на него с опаской, помня, что Шар’Дама Ка запретил священнослужителям ночные сражения. Но Асома, кровь самого Избавителя, задержать никто не посмел.

В окрестностях собственно города не было алагай – их отпугивали стены, меченые столбы и регулярные патрули. Отряду пришлось пройти дальше, чтобы расслышать шум битвы. Наконец