Благодаря своей длинной шее сотрудница ведомства перегнулась далеко над стойкой и уставилась на мужчину, которому на вид было чуть меньше шестидесяти лет. Тихо выругавшись, тот встал и поправил красную бабочку. На Сабинсен он больше внимания не обращал, Моне и Борису тоже только кивнул. Затем быстро обошел бар.

– Давно пора… – пробурчал он и движением руки пригласил их к двери около стойки. Она вела к узкому коридору. Борис с любопытством изучал старые фотографии на стенах. На них черно-белыми глазами смотрели легенды джаза 50-х и 60-х годов. Иногда с настоящими автографами. Мона поймала себя на мысли, что ей хочется еще раз прийти в это место. Невзирая на грозящую встречу с ужасным вампиром, клуб казался уютным.

Очередной грохот, на этот раз от железной двери с замком, который отпер господин Брюлль. После чего он сразу отпрыгнул назад и убежал. Их встретила волна запаха травки.

Поклонница голубей сунула голову в темное помещение, нашарила выключатель света, после чего и Мона с Борисом осторожно заглянули внутрь. Зажужжала лампа в форме летающей тарелки, на миг ослепив Мону. Постепенно начали прорисовываться очертания душной комнаты. На темном зелено-синем ковре стояла мягкая мебель на тонких длинных деревянных ножках. Обои со странным волнообразным рисунком, старомодные шкафы и ламповый телевизор завершали путешествие во времени в эпоху мини-юбок и Боба Дилана. Не вписывался только черный гроб посередине. Ветхий, древний, с металлическими украшениями. Из-за паутины когда-то блестящая краска потускнела, создавалось впечатление, что его много лет продержали в склепе.

– Эй, у меня тоже было такое кресло, – прокомментировал обстановку Борис и улыбнулся Моне, которая в полном замешательстве осматривалась вокруг. Разумеется, такого старого кусаку, как он, ситуация не беспокоила. Мона же боролась со своим внутренним демоном, которого скоро сменит демон вполне реальный, если она не успокоится. На самом деле он давно уже должен был возникнуть рядом с ней. Странно.

Сабинсен сверлила нетерпеливым взглядом тикающие наручные часы.

– Сейчас… – пробормотала она. – Сейчааааас… иииииии… Закат!

Тут, как по волшебству, послышался скрип из-под крышки гроба, которую подняли и откинули в сторону. Служащая ведомства проворно кинула в деревянный ящик металлическую банку с первой отрицательной. Только сейчас Моне бросилось в глаза, что повсюду на полу валялись пустые банки, а на стеллаже стояли полные упаковки по шесть банок «Burgundy Bull». Рука с длинными острыми ногтями поймала банку, поднесла ко рту, и в металл вонзились вампирские клыки.

Бледная, почти белоснежная кожа, черно-каштановые волосы до плеч, налобная повязка не давала им лезть в лицо. Локоны элегантно падали на яркий узор тканевой повязки. На носу сидели круглые розовые очки. Рубашка наполовину расстегнута, на голой груди в свете лампы-НЛО блестела золотая цепочка с парой кулонов. Такой же черный жилет и темно-фиолетовые брюки-клеш можно было найти в каком-нибудь музыкальном клипе группы «ABBA». Влажная мечта любого хиппи пробудилась, устремила голодный взгляд на Мону и Бориса, и неловкую тишину заполнили жадные звуки глотания.

– Это, – Сабинсен указала на Бориса и Мону, – госпожа Хазе и господин Гольценроллерн!

– Мона Хасс, – скрипнула зубами Мона, а Борис промямлил что-то вроде «Борис фон Голенцеллерн, эмм, в смысле, Гоненцоллерн».

Выразительные брови приподнялись над серебристой оправой очков, когда Владимир Штраус отложил банку в сторону и встал. Его взгляд по-прежнему не отрывался от двух посетителей, и, к счастью, Сабинсен прочистила горло.

– Итак, как я уже сказала, мы обнаружили его в подвале одного здания. Кто-то поставил на гроб коробку с пластинками «The Rolling Stones» и… ну, он не смог выбраться.

– Что? – растерянно протянула Мона.

– Видимо, в доме устроили вечеринку и на какое-то время его заняли. Свобода, революция и прочее дерьмо, которыми мы тогда убивали время. – Она захихикала. – Когда утром тусовщики ушли, он остался.

– И почему он не вылез из гроба из-за каких-то пластинок?

– Каннабис в кровь – вампир бестолков! – У любительницы голубей вырвался необычайно странный смешок. Повисшая затем тишина подтолкнула Мону и Бориса к вымученному «Ха-ха, ах вот как, ха-ха-ха!». Похоже, только тогда Сабинсен удовлетворилась и продолжила: – Он не смог открыть замок и проторчал последние несколько десятилетий в гробу.

– Вот дерьмо, – в ужасе прошептала Мона.

– А здесь тоже есть чуток дури? – пробормотал маслянистый голос, застрявший между наждачной бумагой и альтернативными звуками. Олицетворение 60-х заговорило, Владимир облизал губы. В отличие от Бориса он соответствовал некоторым клише. У него было телосложение хищника, и в сочетании с его определенно укуренно-левыми взглядами и цепочкой «Мир и любовь» от его вида у Моны вспотели ладони. На самом деле это как раз ее типаж. И конечно же, он нежить и пах кровью. Сколько неудач может быть в жизни одного человека?

К тому же теперь стало ясно, почему его поместили в этот бар. С момента открытия в 50-е здесь мало что изменилось. А джаз оставался джазом, какие ни используй инструменты.

– Но он в курсе, какой у нас сейчас год? – осторожно уточнила она, и уголки рта госпожи Сабинсен подозрительно дрогнули.

– Да. Конечно. Но… Думаю, интеграция займет еще кое-какое время.

– Я все время слышу только «интеграция, интеграция»… – проворчал Владимир и отмахнулся: – Послушай-ка, голубка! Я знаю, как меняется мир, я же не вчера родился.

– Вроде как, – заметил Борис, тихо усмехнувшись. Владимир в рубашке в стиле «силы цветов» осмотрел кровососа-гота с ног до головы, и его взгляд зацепился за кровавый принт на толстовке.

– «Революция!» – прочел он. – Жесть, старик! Значит, революция еще жива! Вот это да. Круто, я думал, через пятьдесят лет… у них получится. – У него слегка заплетался язык, он проглатывал отдельные буквы, но звучал удивительно расслабленно для вампира «утром». Когда Штраус потянулся, несколько костей у него подозрительно хрустнули, пусть внешне и казалось, что он в форме. Владимир был ростом с Бориса, чуть более мускулист, лишь ноги в брюках-клеш выглядели странно худыми.

– А что здесь делает ведьма? Планируется вечеринка, о которой я не знаю? – подмигнул ей он.

Уголки губ Моны дрогнули. Еще пару недель назад такая фраза вызвала бы у нее мурашки в животе. Перед ней стояло воплощение всех ее бунтарских страстей, от банданы до голых пяток. Наверняка он ездил на велосипеде, а не на дорогой роскошной тачке, как один небезызвестный демон.

– Это ваша ведьма-надзирательница! Она будет заботиться о вас, пока вы не отработаете свое наказание.

– Работа… не-е, давай без этого. Чересчур напряжно, – Владимир рассмеялся и хрюкнул.

– Прошу прощения? – закашлялась от возмущения сотрудница ведомства.

– Я свободный художник, я не работаю, – произнес он и пожал плечами.

У Бориса засветились глаза.

– А что