ее лучший друг. А ведь вампиры помоложе обходили Бориса стороной, по крайней мере те, которых они встречали в «Коксе». Так называемое право старшинства имело большой вес среди этих ночных кровопийц.

Справится ли он с ним? Смогут ли они договориться? Старые вампиры времен охоты видели в людях исключительно источник пищи, игрушку и закуску одновременно. Для них толпа людей пахла так же вкусно, как итальянская макаронная запеканка. Дичь, на которую разрешено охотиться и легко очаровать вампирскими силами, после чего они долго не болтали, а сразу кусали. У Моны снова побежали мурашки по спине. Он и Борис. Соседи.

– Но его ведь необходимо отправить в исправительное учреждение, разве нет? Для этого существуют специальные центры, где…

– В настоящее время мы не можем нести ответственность за один такой объект. – Она не ожидала такого серьезного тона от госпожи Сабинсен.

– Что вы имеете в виду?

– Имел место побег!

– Что, простите? – ахнул Борис.

– Два месяца назад оттуда сбежал плен… размещенный вампир. Мы еще расследуем это дело, но в данный момент альтернативных учреждений нет, а в том из-за темной магии сгорела вся электроника. Сейчас мы практически забиты. А ведьмы и колдуны вроде вас могут опекать их индивидуально, на месте, этого достаточно.

– Но… но конкретно я? Конкретно я ведь не могу! – У Моны снова сорвался голос. В голове разом зазвенели все тревожные звоночки, когда она вспомнила про вампира в музее.

– После пробуждения Штрауса прошло три дня, мы временно поместили его в подземелье, чтобы он, ну, привык. – Очевидно, Сабинсен не собиралась разглашать подробности, потому что сделала музыку громче. Кроме того, раздался пронзительный гудок, когда ее подрезало такси. Наверняка ему потом изгадят всю машину. С любительницами голубей лучше не связываться. Мона могла бы поклясться, что они уже дважды проезжали угол этой улицы. Центр Франкфурта был похож на лабиринт, и на каждом уродливом углу находились магазины «Матрасы и гробы Concord», едва отличимые друг от друга.

– Монаааа? – захныкал голос рядом с ней, и она растерянно повернулась к Борису. У него на плечах, нахохлившись, сидели два голубя. На мгновение это вызвало у Моны улыбку. Всю оставшуюся дорогу Борис сидел на своем месте абсолютно неподвижно, как труп. Какое счастье, что нежити не нужно дышать.

Через несколько минут дребезжащий автомобиль рывком остановился, чем разбудил птиц, которые тут же взволнованно заметались по машине, размахивая крыльями. Пять сизых снарядов, как жирные бомбы, летали по салону, раскидывая пыль, перья и… кое-что белое едва не упало на штаны Борису, чудом его не задело и шлепнулось на сиденье.

– Мона, сделай же что-нибудь! – взвизгнул Борис, извиваясь под ремнем безопасности, чтобы на него опять не нагадили.

Она распахнула дверь, и они оба бросились наружу, в свежий вечерний воздух. Возле ушей кружились перья, а одна особенно толстая птица выскочила на свободу вместе с ними и теперь клевала Бориса за ноги.

– Наглость какая, что это такое? – воскликнул он, но сразу же застыл, когда Сабинсен прочистила горло. Укоризненный взгляд служащей ведомства призвал пернатых к порядку. Они залетели обратно в машину и расселись на заднем сиденье. Так вот каким бывает злобное воркование. Этот звук будет преследовать Мону в ночных кошмарах.

– Невозможно… невозможно… Поторапливайтесь! Он скоро проснется. Лучше бы там был кто-нибудь из отдела! – Голос женщины казался таким же нервным, как и ее взгляд. Если новый вампир в состоянии вывести из равновесия эту фанатку голубей… Мона сглотнула.

– Не знаю, действительно ли я достаточно квалифицированна… Все это, похоже, очень проблематично? – пробормотала она, выщипывая пух из рукавов.

– Чепуха, вы единственная ведьма третьей инстанции в нашем районе, госпожа Хаас.

Мона медленно открыла рот, проглотила свою ненависть и тихо кашлянула. У нее внезапно пересохло горло.

Видимо, Сабина Сабинсен на самом деле забыла, что такой ранг Мона получила исключительно благодаря мужу. Кольцо все еще было у нее на пальце. Ведомство предписало ей носить его всегда в качестве доказательства законности ее связи с Бальтазаром. Постоянное напоминание о вечных узах. Супер.

Снаружи по переулку, который вел в подвал, невозможно было предугадать, что ожидало их внутри. Мона как-то заглядывала в пару-тройку местечек в этом районе, здесь на углу располагалось несколько модных ночных клубов.

Раздался скрип, когда госпожа Сабинсен открыла неприметную дверь в закоулке. Они стояли перед погруженным в тени проходом. Пыль и паутина выглядели древними и нетронутыми. Путь по коридору до лестницы в подвал казался странно долгим. С каждым шагом от стен эхом отдавался резкий стук высоких каблуков. Глаза Бориса светились в темноте, отражая тусклый свет аварийного освещения. А потом, в конце будто бесконечной тьмы, показалась дыра в полу с еле заметными ступеньками, которые манили спуститься в еще более густую черноту. Перила давно отработали свое, к ржавому исцарапанному металлу липли редкие остатки краски. Мона пропустила Бориса вперед: в темноте она могла разобрать только его фигуру. За ним на железную лестницу без промедления вскочила Сабинсен, и Мона с тяжестью в душе последовала за ними. С каждым шагом становилось все холоднее. Трещины в стенах, запах пыли и мигающие лампы однозначно вопили: «Ужастик!». Обрывки афиш рассказывали о выступлениях известных групп и талантливых музыкантов, которые уже, должно быть, все умерли, судя по старости бумаги. Винтовая лестница никак не заканчивалась. Самое время бы развернуться и уйти без оглядки. Но, как в любом хорошем ужастике, главные герои послушно шли за жуткой любительницей голубей под сводчатые потолки старого подземелья, игнорируя все предупреждающие сигналы и вызывая холодный пот у читателя.

В конце ступеней виднелся слабый свет, тепло мерцающий сквозь туман, который при вдохе оказался пылью. Мона сильно закашлялась, Борис тоже поморщился. Менее чем через два шага они очутились в мрачной атмосфере джазового подвала времен 50-х годов. Горели еще не все лампы, стулья стояли на столах, и, если не считать грохота за прилавком, просторное помещение выглядело пустым.

– Господин Брюююююл? – излишне громко и визгливо прокричала Сабинсен. В классическом подземелье – смеси пещеры, подвала и склепа – размещался бар с зеркалом и старыми досками для цен на коктейли и выпивку. Под потолком висели бутылки, пахло алкоголем. На сцене под каменной аркой в стене хватило бы места небольшой группе. Между стульями и микрофонами валялись гитары, усилители и кабели, как будто кто-то прямо сейчас готовился к выступлению. За барной стойкой снова что-то громыхнуло, и из-за деревянной столешницы медленно высунулся круг. Круг оказался афропрической мужчины с недовольным взглядом.

– Моя фамилия Брюлль, господин Брюлль, – прошептал он.

– Вы нам не откроете? Мы заберем Штрауса! –