– Я не еду в Огайо! – протестую я, чувствуя, как страх царапает внутренности.

– Тебя никто не спрашивает, – выплевывает она.

– Пап, ну зачем это? – скулю я. – Прости меня, ну пожалуйста, я больше не буду, правда! Я исправлюсь, клянусь!

– Хватит извиняться, – перебивает он, – я тебе больше не верю, так что не старайся.

Мама криво улыбается. Говорит:

– Ты поедешь в Огайо подальше от наркотиков и этого урода.

От отчаяния я начинаю задыхаться.

– Том не урод, – протестую. – Да он единственный, кто меня любит! Вы-то уж точно меня не любите!

Мать хмыкает:

– Он тебя не любит, Белинда, и мне смешно, если ты в это веришь!

– Да пошла ты! – выплевываю я и собираюсь уйти в комнату, как она хватает меня за локоть.

– А ну стоять!

Я брыкаюсь, но она тянет меня за собой.

– Я взяла тест на наркотики, – говорит мать, – ты сейчас же пройдешь его при мне.

– Нет! – верещу. – Нет, я не буду его проходить!

– Тебе же нечего скрывать, – издевается мать, заталкивая меня в ванную. – Ты же именно это сказала отцу – что никаких наркотиков ты не употребляла.

– Я ничего не употребляла и ничего не буду проходить. Это просто унизительно!

Я изворачиваюсь и хочу убежать, но в дверях встает отец, загораживая проход.

– Пап, скажи ей, – умоляю я, глядя на него щенячьим взглядом. – Что за бред, зачем это нужно? Я не наркоманка!

– Давай, Белинда, – отвечает он, кивая головой в сторону матери.

Она снова хватает меня, разворачивает на себя, говорит:

– Приступай. – И пихает баночку для анализов мне в руки.

Я пытаюсь ее оттолкнуть. Кричу:

– Да вам просто нравится издеваться надо мной! Я не буду ничего делать, идите вы к черту! Ненавижу вас!

– Ты сделаешь его, иначе будет хуже, – угрожает мать.

Мы пытаемся победить друг друга – она толкает меня к туалету, а я ее – ко входу.

– Опять будешь меня бить? – вскрикиваю и ударяю ее по руке, выбивая оттуда эту дурацкую банку.

Какой-то животный инстинкт дает мне понять, что мама собирается нанести удар. За долю секунды в голове проносятся слова Тома: «Ты должна сама заботиться о своей защите».

Мама хочет замахнуться на меня, но я перехватываю ее руку и делаю все так, как говорил Том: выкручиваю ее, фиксируя, и отталкиваю мать от себя.

Она чертыхается, явно не ожидавшая моего отпора.

– Ты больше не будешь меня бить, – с угрозой говорю. – А если попробуешь, то я отвечу, понятно?!

Пока мама не опомнилась, а отец растерялся, я вылетаю из ванной, убегаю в спальню и закрываюсь.

Там достаю из-под подушки телефон. Рука пульсирует, трясется. Я вызываю Тома. Один гудок, второй, третий… нет, он не может не ответить именно сейчас! Он обязан знать, что происходит, он наверняка захочет помочь мне, вытащить отсюда, он не позволит им сдать меня в психушку…

Я звоню еще несколько раз, но ответа так и не получаю. Запустив руки в волосы, я со всей силы зажмуриваюсь. Ночной кошмар, все это ночной кошмар… Отправив Тому сообщение: «Они хотят отправить меня в рехаб в Колумбус», я звоню Алисе.

* * *

«Как ты мог оставить меня, Том?» – думаю я, когда под пристальным взором мамы собираю вещи в дорогу. Она привезла какие-то старые из дома, так что я не глядя кидаю их в чемодан, то и дело смотря в дверной проем косым взглядом. Глаза и щеки опухли – я проплакала всю ночь и полдня, думая о Томе и о надежде на мое счастливое спасение.

Даже то, что я дала маме отпор, не волновало так сильно, как ожидание Тома на пороге отцовской квартиры. Я воображала, что вот-вот, еще чуть-чуть, еще немного – откроется дверь, и войдет он. Этого не произошло. Мама связалась с клиникой в Огайо, а отец купил билеты на самолет.

Я чувствую, как от волнения и страха левый глаз слегка дергается. Мама не сводит с меня взгляда. Когда я заканчиваю, закидываю сумку на плечо, и мы идем вниз, к отцу, а оттуда в машину. Они садятся на передние сиденья, а я на заднее. Отец за рулем. Мы двигаемся, я выкручиваю себе пальцы, пытаясь справиться с тревогой.

Том не приехал за мной. Он просто взял и позволил им все это сделать. Записать меня в клинику, взять билеты до Колумбуса. Я прислоняюсь лбом к прохладному окну. Это я дура, не стоило даже думать, что он обязан меня спасать. Никто никому ничего не должен, так ведь говорят. Никто и никому. Я зажмуриваюсь и закусываю губу. В машине гробовая тишина, и отец включает радио.

Я аккуратно достаю телефон и смотрю в гугл-карты – мать поглядывает на меня через зеркало – проверяю, каким путем мы едем. Как я и думала, отец поехал самым коротким. Увидев впереди нужную заправку, я говорю:

– Пап, останови у заправки, я хочу в туалет.

Мама мотает головой:

– Никакой заправки, сходишь в аэропорту.

– Пап! – вскрикиваю я. – Останови!

– Я сказала, никакой заправки, – разворачивается ко мне мама.

Мне становится так страшно, что, кажется, еще чуть-чуть – и я получу сердечный приступ. Заправка все ближе и ближе, и если папа не повернет…

– Я хочу в туалет! – кричу я и начинаю бить рукой в стекло. – Останови, пап!

– Прекрати стучать, – говорит отец, – я тебя понял, я понял! Будет тебе туалет.

Он перестраивается в крайний ряд, я выдыхаю, но не расслабляюсь.

– Билл, мы опоздаем, – шипит мама.

– Да никуда мы не опоздаем. Все равно надо заправить машину.

Я прижимаю руку к сердцу в надежде, что станет легче. Отец заезжает в нужное место и останавливается.

Мама говорит:

– Одна не пойдешь. – И вылезает из машины вместе со мной.

Ничего, я предполагала и это. Мы заходим в здание, там я закрываюсь в туалете, а мама встает под дверью. Опустив крышку унитаза и сев на нее, я глубоко дышу, пытаясь выровнять дыхание. Мне адски страшно. Я достаю телефон и отправляю сообщение: «Я на месте, но тут моя мать».

Потом переписываюсь, дрожащими пальцами то и дело нажимая мимо клавиш. В какой-то момент мама стучит в дверь.

– Я уже выхожу, – отвечаю.

Для виду нажав на слив и вымыв руки, открываю дверь. Боже, я сейчас с ума сойду. Говорю:

– Я хочу есть. – И пытаюсь обойти маму.

– Дома надо было есть, – тихо злится она.

Я пристально смотрю на нее, думая, какая она жалкая. Огибаю ее, отталкивая плечом, и подхожу к полке со снеками. Она идет за мной и встает рядом. Я нервно спрашиваю:

– Ты можешь не стоять над душой?