Медленно касаюсь его члена и облизываю. Начинаю нерешительно, но от громких вздохов Тома быстро понимаю, что делаю все правильно. Мне так нравится слышать его, знать, что он стонет благодаря мне… Я решаю идти дальше и беру его в рот. Все под контролем, я видела это в порно. Надо просто сделать так же, как там.

– Стой, – говорит Том и кладет руку мне на подбородок, отстраняясь. – Не надо так всасывать, ты же не пылесос, – усмехается он, – это неприятно.

Я чувствую стыд и то, как пылают щеки. Он притягивает мою голову обратно и медленно входит. Я сдерживаю тошноту, но мне все нравится. Мне нравится, когда ему приятно, даже если меня от этого тошнит.

Том держит меня за затылок и качается туда-обратно. Я прикрываю глаза, задираю голову, глажу его языком. Слюна стекает изо рта на подбородок. Он так тяжело и громко дышит… меня ужасно это заводит. Я кладу ладони ему на талию, чтобы взять в свои руки немного контроля и ускорить темп.

– Можно я кончу тебе в рот? – сквозь вздохи спрашивает Том.

Я секунду смущаюсь, но потом слегка киваю. От долгого стояния на полу болят колени, и я думаю, что сейчас все закончится, но в этот момент происходит что-то совершенно из ряда вон выходящее.

Открывается дверь. Из коридора на нас проливается свет.

Я отскакиваю от Тома как ошпаренная, от шока не помню, как поднимаюсь на ноги. Он отворачивается и пытается застегнуть штаны. Вытерев рот рукой, я смотрю в дверной проем – там стоит мать, а из-за ее плеча я вижу отца.

Сердце проваливается в пятки. Вот черт. Дерьмо.

– Я все объясню, – хрипло говорю я и вскидываю руки.

Повисает тишина. Я смотрю на родителей, в не моргающие глаза отца. На лицо матери, на котором шок за секунду сменяется злостью. Ее ноздри раздуваются, руки сжимаются в кулаки. Я хочу как-нибудь оправдаться, но она подлетает ко мне и замахивается. Я не успеваю увернуться, и ладонь прилетает мне по уху.

– Что ты собралась объяснять, а? Думаешь, мне что-то непонятно?!

– Прекрати ее бить! – рявкает Том, закрывая меня собой и хватая маму за руки.

Она пытается вырваться и орет:

– Нашелся, защитник! Ты гребаный педофил, убери от меня руки!

– Он не педофил, мама! – срываю голос. – Мне восемнадцать!

– Опусти меня! – кричит мать, а потом обращается к отцу: – Что ты стоишь как истукан, сделай что-нибудь!

Я смотрю на папу, но его взгляд абсолютно стеклянный, словно неживой.

– Прекрати орать, Линда, – со злостью говорит Том и встряхивает мою мать. – Твоя дочь – взрослый человек, она может делать все, что захочет.

– Извращенец! – кричит она и бьет Тома ногой по лодыжке, от чего тот чертыхается и выпускает ее из рук.

Она тут же вцепляется в меня и тащит вперед; я упираюсь, но проскальзываю по полу.

– А я тебе говорила, – обращается она к отцу. – Я тебе говорила, Билл! Это все твоя вина! Твою дочь оттрахал твой же друг, и ты это допустил!

– Мама, не говори так! – кричу я, чувствуя, как тяжело становится держаться на ногах.

– А ты вообще молчи! – Она впивается в мою кожу ногтями и вновь тащит за собой. – Мы идем домой, а потом ты отправишься в клинику, подальше от своего папаши и этого урода.

– Нет, нет, нет! – дрожащим голосом повторяю я, сопротивляюсь, цепляюсь за Тома, а он пытается удержать меня, и все превращается в какую-то сплошную кашу из криков, рук, боли и слез.

– Что здесь происходит? – слышу голос из коридора. – Что за шум?

Я смотрю в проход: это Марта.

– Твою мать, – выдыхает Том и отпускает меня, срываясь из комнаты.

– Твой бывший муж – чертов педофил! – кричит мама.

Том пытается увести Марту прочь и говорит:

– Это не то, что ты думаешь.

Она хмурится и уходить не собирается.

– Что вы здесь делали? – спрашивает.

Мама тащит меня из комнаты; я вижу отца, который пятится назад и до сих пор не может ничего сказать.

– Папа, – скулю я, – пожалуйста, пап… Она меня убьет, просто убьет!

Слезы катятся по щекам, мне вдруг становится до дрожи страшно от того, что она со мной сделает, если мы окажемся один на один в закрытом помещении.

– Папа! – еще раз пытаюсь я, и он наконец приходит в себя и бросается к нам.

– Она поедет со мной! – Он вырывает меня из рук матери. – И будет жить со мной, с тобой никуда не пойдет!

– Ты чего-то не понял, Билл? – Мама тоже ударяется в слезы. – Она трахалась с твоим другом! – показывает пальцем на Тома. – Она! С ним!

Я смотрю в ту сторону, куда показывает мама. Марта и Том выясняют отношения. Отец берет меня за предплечье и выводит из коридора во двор. Я начинаю рыдать от облегчения и едва замечаю, как все присутствующие на нас смотрят. Отец выходит за ворота, слышится звук сигнализации.

Мы садимся в машину, и он резко выезжает на дорогу. Я прислоняюсь виском к окну, закрываю лицо ладонями. До ужаса стыдно, просто обжигающе и невыносимо стыдно, но я так рада, что отец забрал меня из этого ада…

Мы несемся по пустым дорогам с бешеной скоростью, выезжаем на Бэй-Бридж и покидаем Окленд.

– Ты теперь живешь в Сан-Франциско? – тихо спрашиваю.

– Да, – говорит отец.

Мы проезжаем мост и оказываемся в другом городе. Я заламываю пальцы, долго решаюсь, но говорю:

– Пап, прости… мы хотели тебе сказать, правда…

Отец сжимает руль, но молчит. Я знаю, он всегда так делает: пытается успокоиться, а потом уже разбирается. Но я так не могу, не могу сидеть с ним рядом и не понимать, о чем он думает.

– Все не так, как сказала мама! – всхлипываю. – Я его люблю, мы встречаемся…

– Господи! – рявкает отец, ударив по тормозам. Я еле успеваю выставить перед собой руку, чтобы не впечататься в приборную панель.

– Твою мать! – кричит он и бьет ладонями в руль. – Черт! Замолчи, Белинда! Закрой свой рот! Ничего мне об этом не говори! Ничего, ни слова, иначе поедешь к матери!

Я вжимаюсь в кресло. Пытаюсь усмирить дрожь в теле. Мы стоим прямо посреди дороги, отец не съезжал на обочину. Он громко дышит, приглаживает волосы, закрывает глаза. Когда успокаивается, снова набирает скорость. Оставшуюся поездку до его дома я не произношу ни слова.

* * *

В кармане пиджака Тома я нахожу пачку сигарет. Она полупустая, с зажигалкой внутри. Открыв окно в спальне, в которой отец сказал ложиться, я курю. Окна его квартиры выходят на одну из главных улиц Сан-Франциско. Ночь, я смотрю на трамвайные пути и темную дорогу, уходящую по холму высоко вверх.

Завернувшись в пиджак, я засыпаю. Запах Тома успокаивает, укутывает теплом. Я почти спокойна. Я не у матери, меня не избили. Отец не отправит меня в лечебницу, и я смогу вернуться в Окленд.