ему было известно, и он, как только мог, проявлял бдительность в отношении реакционеров. Жозеф и Люсьен остались в Париже, чтобы поддерживать сплоченность тонкого слоя политических соратников императора. Военное министерство возглавлял один из имперских маршалов, чья деятельность доказывала, что ему можно доверять вне зависимости от того, какое на него оказывалось давление. Там, удерживая Париж под своим бдительным оком, находился Железный маршал Даву, твердолобый сторонник жесткой дисциплины, который вынуждал Жерома передавать весь свой доход для оплаты французских гарнизонов в Вестфалии, а позднее сопротивлялся всем уговорам Бурбонов покинуть человека, которому он служил верой и правдой с того времени, как французы гнали мамелюков вверх по Нилу в 1798 году.

Среди руководителей наиболее оснащенной армии, когда-либо направляемой в бой Францией, оставалось немного командиров, которым можно было доверять. Сульт, упрямый защитник Пиренеев, служил в качестве начальника штаба, и Ней, герой отступления от Москвы, командовал крылом армии. Сюше был на юге, Мортье оставался верен, но лежал с ишиасом, остальные же занимали нейтральную позицию или находились в оппозиции к Бонапарту, а многих маршалов уже не было в живых. Из членов семьи Наполеона только Жером скакал рядом с ним, и он продвигался к тому времени и месту, где бой одного дня приведет к длительному пути реабилитации его как мужчины, солдата и брата.

14 июня крыло армии Наполеона разгромило пруссаков под Линьи, в то время как группировка Нея остановила англичан под Катр-Бра, в нескольких милях оттуда. Корпус генерала Релье активно участвовал в этом сражении, а во главе дивизии, находившейся под обстрелом британских мушкетеров, действовал Жером, который вел себя в этот день как солдат передовой линии. Снова и снова дивизия Жерома атаковала расположение британских частей, нанося и неся жестокие потери. Среди убитых во вражеских рядах оказался герцог Брауншвейгский, чье наследственное владение было отобрано у него для образования Вестфальского королевства. В 1809 году этот герцог вел свой Легион мести в эпическом марше через Германию к морю и улизнул в Англию в ожидании лучших времен. Итак, Жерому в конце концов удалось свершить отмщение, ибо именно успех герцога Брауншвейгского когда-то столь разгневал Наполеона, что надолго разрушил дружбу между братьями. Но все же успех под Катр-Бра, несмотря на огромные потери, понесенные англичанами, не означал победы над ними, и смешанная армия Веллингтона отступила на плато Мон-Сен-Жан. Жером после перевязки раны удалился с поля боя и поужинал в расположенной поблизости гостинице «Король Испании».

Именно там к Жерому подошел какой-то официант, передавший ему обрывок случайной информации, которая при продуманном использовании могла бы изменить ход истории. Накануне в той же самой гостинице обедал Веллингтон, и официант слышал, как английский камергер упоминал, что британские части надеялись соединиться с пруссаками в лесу Суажне. На следующий день, когда Наполеон завтракал в Лё-Кельу, Жером явился к нему с таким сообщением, но Наполеон, убежденный, что нанес тяжелое поражение прусской армии под Линьи и разбросал ее, отверг эту информацию как недостоверную. Два крыла французской армии соединились, и был отдан приказ наступать на Брюссель.

Поведение Жерома на поле боя под Ватерлоо характеризовалось бы как исключительно мужественное, будь он младшим офицером, но как генерал дивизии он был уж слишком преисполнен энтузиазма. Корпусу Релье, которому он подчинялся, была поставлена задача демонстрационных действий против замка и передового поста на правом крыле британских позиций, но этой атаке никогда не придавалось большее значение, чем отвлечение внимания противника, в то время как основной удар французов планировалось нанести против центра позиций Веллингтона. Замок оборонял сильный гарнизон, и, когда стала наступать 6-я дивизия, руководимая лично Жеромом, она была встречена шквальным огнем. Бодуин, командовавший 1-й бригадой, был сразу же убит, но Жером продолжал продвигаться, пока его солдаты не захватили Угумонский лес и фруктовый сад, который был очищен от противника после часового боя. В час дня, через два часа после начала основного сражения, французская пехота была уже в тридцати шагах от стен замка, и Жером достиг поставленной перед ним цели. Все, что нужно было ему теперь делать, сводилось к укреплению своих позиций при сохранении вовлеченности в бой правого крыла англичан. Но слава избегала его слишком много лет, и необузданный оптимизм одержал верх. Вопреки совету начальника штаба он бросил своих людей в новую яростную атаку, подтянув 2-ю бригаду и направив оставшихся из 1-й бригады налево для флангового боя. Рукопашная борьба в воротах замка Угумон и вокруг них стала самой бешеной схваткой в тот день. Несмотря на большие потери, французы продвигались к стенам и фактически отвоевали ворота, но, вступив во внутренний двор, были почти полностью перебиты. А когда две роты колдстримских гвардейцев поспешили на помощь подвергавшемуся натиску гарнизону, французам пришлось отступить в лес, оставив под стенами замка половину своих солдат.

Сосредоточив внимание на нанесении основного удара, Наполеон не вызывал к себе Жерома до тех пор, пока почти весь корпус Релье не оказался втянутым в битву и начавшаяся как ложный маневр атака на Угумон не превратилась в основное сражение. Ярость атаки продолжала нарастать всю вторую половину дня, и сам замок и большинство прилегавших к нему фермерских зданий уже были сожжены, а гарнизон загнан в часовню и коттедж садовника. Цена, уплаченная атакующими за этот частичный успех, обернулась потерей жизненно важных французских резервов и вытекавшей из этого неспособностью Нея прорвать центр позиций Веллингтона. Неистово напирая на плато к вечеру того же дня, герой отступления из России посылал срочные запросы о выделении ему подкреплений, но Наполеон, поглядывая через плечо на горевший Угумон, бросил: «Резервы? Где же он думает их найти?» Провал этого натиска и катастрофические последствия всего дня для исхода битвы в целом не были, однако вызваны исключительно некомпетентным командованием Жерома. Часть вины падает на Релье, ибо, как командир корпуса, он должен был избегать излишних потерь. И вне зависимости от опрометчивости рядовых, отмеченных многочисленными старыми шрамами и жаждавших расплаты, возникает и другой фактор, который следует принять во внимание. Как бы то ни было, поведение Жерома в тот день во многом способствовало раскрытию его характера, и история о его отваге при Ватерлоо превратилась в легенду.

В длинном письме своей жене вскоре после битвы Жером излагает реакцию Наполеона на его поведение и отмечает, что император воскликнул: «Невозможно было сражаться лучше! Теперь, когда твоя дивизия сократилась до двух батальонов, оставайся в ожидании приказа направиться туда, где может возникнуть опасность!» Это было яркое замечание человека, втянутого в борьбу не на жизнь, а на смерть,