смог бы твой муж порвать с твоим братом, твоим благодетелем и твоим господином».

В области политики не все шло хорошо для короля и королевы Неаполя. Их договор с Австрией не был утвержден, и их положение было крайне неопределенным, в то время как Папа продолжал настаивать на возвращении неаполитанских Бурбонов. Зловещая прокламация, которую выпустил Мюрат, когда покинул императора, возмутила даже тех, кто желал распада империи ради спасения Франции от гражданской войны. В этом листке Мюрат заявлял, что он «вынужден был выбирать между преступлением и добродетелью». Наполеон, который установил действительную предательницу, исходя из этого извинял Мюрата за участие в такой афере. На острове Святой Елены он несколько лет спустя писал: «Я всегда знал, что у Мюрата дурная голова, — и добавлял: — Но я думал, что он предан мне. Это Каролина оказалась у основания предательства».

Жером, успокоенный по условиям отречения перспективой получения регулярных доходов, последовал в Швейцарию за Жозефом, когда в Париж вернулись Бурбоны. Не возникло бы большого шума, если бы Екатерина использовала эту возможность, чтобы расстаться с ним, так как его репутация распутника стала притчей во языцех в Европе. Но Екатерина была такой женой, впрочем, вполне обычной, которая легко относилась к отдельным случаям неверности со стороны своего добродетельного мужа. Когда ее отец приказал ей покинуть Жерома и вернуться в Вюртемберг, она отказалась, изложив причины этого в письме, которое в какой-то мере объясняет, почему мадам матушка считала Екатерину своей любимой снохой. «Выйдя замуж за короля, не зная его, под влиянием эпохи крупных политических интересов, я привязалась к нему, — писала она своему отцу. — Я ношу теперь в своем чреве его ребенка. В течение семи лет он делал меня счастливой самым любезным и добрым поведением, но даже если бы он был наихудшим из мужей и сделал бы меня несчастной, я не стала бы покидать его в беде. Я никогда не буду отделять свои интересы от его. Моя решимость на такой случай крепка: она вызывается как привязанностью, так и честью». Письмо это воздает должное Екатерине и помогает понять, почему Жером вопреки своему распутному образу жизни, своей безумной экстравагантности и чувственности пережил все взлеты и падения, не приобретя врагов.

Семья Екатерины, особенно ее брат, которого всегда радушно принимали в Вестфалии, прилагала все силы, чтобы заставить ее передумать, но она не сделала этого, и, когда давление на нее стало невыносимым, Екатерина обратилась к царю с просьбой предоставить паспорта для поездки в Швейцарию. Александр, всегда проявлявший благосклонность к дамам в беде, предоставил их. Но Екатерине пришлось прервать поездку, так как она была ограблена Марбреем. Екатерина сидела во дворе гостиницы и наблюдала, как распаковывали ее дорожный багаж, а когда воры ускакали вместе с ее деньгами и драгоценностями, она написала разгневанное, полное достоинства письмо царю. Александр, разъяренный тем, что к женщине с его паспортом могли отнестись подобным образом, велел арестовать Марбрея и его соучастников и возвратить драгоценности и деньги. К счастью для бандитов, они были освобождены из-под стражи до того, как группировка Бонапарта снова захватила контроль над страной.

Между тем Екатерина продолжила свою поездку в Швейцарию, и на своем пути она встретила императора, отправлявшегося в ссылку. Они нежно обнялись, и Екатерина была глубоко растрогана этой встречей. После непродолжительного пребывания в Швейцарии Жером и Екатерина перебрались в Триест и жили там, когда новости о побеге императора стали распространяться на улицах.

Луи не последовал совету своего брата удалиться в Швейцарию и направился в Рим, а затем во Флоренцию, где и устроил себе дом. Свое время он занимал пересмотром поэм и романов, которые написал во время ссылки в Австрию, но в то время его внимание занимала и более важная задача: склочное судебное дело, возбужденное против его отдалившейся жены Гортензии относительно местопребывания двух их сыновей, все еще продолжавших жить со своей матерью во Франции. У Гортензии не было желания расставаться со своими сыновьями и еще менее воссоединиться со своим мужем, к которому она питала отвращение. Поэтому судебное дело продолжало тянуться, пока суд не принял решения в пользу отца, которое, однако, не было проведено в жизнь, так как с возвращением Наполеона все мысли об отъезде мальчиков из Франции были забыты, и Луи, размышляя о своих ошибках, оставался в одиночестве во Флоренции.

Лето 1814 года было печальным для Гортензии. Незадолго до отъезда Наполеона в ссылку в Мальмезоне совершенно неожиданно умерла Жозефина. Брошенная за ненадобностью женщина наслаждалась коротким бабьим летом популярности после отречения Наполеона и в своей роли отверженной жены получала покровительство всех властвующих особ и высокопоставленных офицеров, которые прибывали в Париж как победители. Сам царь посетил ее, а также король Пруссии, и постепенно замок Жозефины стал местом встреч для всех примечательных лиц столицы. Затем 29 мая она заболела дифтеритом и через четыре дня умерла. Царь вел себя в отношении ее горевавших сына и дочери настолько хорошо, что Наполеон по возвращении стал рассматривать пребывание Гортензии во Франции как акт личной нелояльности к нему.

Со смертью Жозефины длительная ссора между семействами Богарне и Бонапарт могла бы и завершиться, если бы не подобие затяжной войны, которая велась между Гортензией и Луи за обладание детьми. И ссора продолжалась в минорном ключе. В своих мемуарах Гортензия несколько раз весьма нелестно отозвалась о мужчинах и женщинах, которые так долго и так упорно пытались сокрушить ее мать. Финальные почести в этой грязной склоке отдавались Жозефине, поскольку в день начала болезни она должна была быть принята царем, который в большей мере, чем другие, понизил Бонапартов с уровня правящих суверенов до уровня государственных пенсионеров.

Никто так сердечно не приветствовал завершение войны, как Люсьен. На протяжении более чем трех лет он был светским львом сельского Ворчестершира и Шропшира. Он писал и ставил пьесы, отшлифовывал стихи своих эпических поэм, разрабатывал схемы образования для членов семьи, извлекая все лучшее из своего комфортабельного задержания в Англии. Тем не менее ему действительно наскучила жизнь, и он начал уставать от пытливых провинциалов, которые посещали его, и тосковал по утонченному обществу Рима и по солнечному свету Италии. Через день после того, как его достигло известие об отречении Наполеона, он написал письмо Пию с просьбой о присвоении ему папского титула, и его святейшество сделал ему такое одолжение, превратив Люсьена в князя Канинского и отметив, что он сможет, если захочет, с почетом возвратиться в Италию. Люсьен был преисполнен радости. Он упаковался, подготовил к отъезду