не ставил под сомнение мужество Наполеона Бонапарта на поле боя, но на протяжении всей своей жизни он испытывал ужас перед толпой. И когда после нескольких бессонных ночей в дороге 26 апреля Наполеон прибыл в окрестности Ниццы, это был глубоко потрясенный человек. Там его уже ожидала одна из сестер, для того чтобы приветить и успокоить. Полина провела зиму у побережья, где она арендовала небольшой загородный дом с минимумом прислуги. Новости о том, как встречали Наполеона в пути, опережали его, и недоброжелательность населения нарастала. С балкона Полины можно было наблюдать, как люди обсуждали перспективы бурной встречи тирана. Когда он прибыл и Полина выбежала навстречу, чтобы приветствовать бледного тучного человека, выходившего из кареты, она вдруг отпрянула в изумлении, разглядев австрийскую форму, которую он носил на последнем отрезке пути. На какое-то время корсиканская гордость, характерная для всех Бонапартов, помешала ей броситься к нему на шею, и она резко сказала: «Надень французскую форму, прежде чем я тебя поцелую!» Он сразу же понял ее колебания и пошел переодеться, вновь появившись в форме Старой гвардии. Она заключила его в объятия, и этот знак привязанности, которая всегда существовала между ними, доставил ему больше удовольствия и уверенности в себе, чем любые другие личные встречи за несколько предыдущих недель. Он оставался у нее полтора дня, а в компании Полины никто не мог пребывать долго в подавленном настроении: к нему даже возвратилась некоторая беспечность, и он прохаживался среди дворовых, вызывая тревогу за его безопасность у офицеров-союзников. У них не было причин опасаться террористического акта. Канонир, который приводил в трепет бесчисленных дипломатов, утратил свои характерные черты, и вскоре люди перестали его бояться. Затем, отдохнувший и посвежевший, с высоко поднятой головой, Наполеон погрузился на судно, направлявшееся к Эльбе, оставив Францию на расстоянии менее чем однодневной поездки от того места, где он высадился в лохмотьях и обратился к государству с просьбой о выплате субсидии беженцам.

Когда известие о поездке Наполеона на юг дошло до Жозефа, они с Жюли тотчас же уехали в Швейцарию. Швейцария и Флоренция были двумя излюбленными убежищами для Бонапартов, и Жозеф, который, по всей видимости, никогда не страдал подобно Жерому от финансовых затруднений, купил поместье под Прангинсом, вблизи Лозанны. Там при своей способности расслабляться, которая была присуща лишь старшему Бонапарту, он и обустроился, чтобы наслаждаться прекрасными видами Альп и писать доброжелательные письма с советами своим братьям и сестрам. Было что-то весьма забавное в том, что Жозеф внезапно взял на себя обязанность советника семьи. Многие годы он тонул в потоке советов и порицаний. Каждый курьер, скакавший в Италию и Испанию, привозил ему многие страницы мелко исписанных инструкций о том, что делать и чего не делать и как вести себя в качестве посла или короля. Даже когда он был молодым человеком, замышлявшим переход из Церкви в армию, над ним довлел его надоедливый брат, и, когда Наполеон стал главой государства, потоки советов и критики не прекращались. Теперь все изменилось. Жозеф снова стал провинциальным господином, хорошо устроившимся для того, чтобы поддерживать личный контакт с каждым лояльным бонапартистом, в то время как его брат был заточен на острове в окружении шпионов пяти стран. Наполеон не замедлил увидеть преимущества такой ситуации и во время своего десятимесячного пребывания на острове Эльба в полной мере использовал Жозефа как парламентера, причем тот вступал в переговоры с исключительным усердием. Он писал Наполеону обо всем, что происходило или могло произойти на материке, а Наполеон относился к его информации с серьезностью, которая должна была вызвать благодарность. В письме, написанном в июле, изгнанник обсуждал поведение своего зятя Мюрата, все еще торжественно восседавшего на самом краю неаполитанского трона. «Пошли кого-нибудь к нему со всей поспешностью, — писал он, — и откровенно опиши ему порочность его поведения. Напиши также королеве о ее неблагодарности, которую ничто не может оправдать и которая возмущает даже союзников». Жозеф повиновался, и сочинение подобных писем, очевидно, приносило ему удовлетворение. Другая тема, по которой Жозеф писал длинные письма, касалась различных заговоров против жизни императора, и это вовсе не были выдумки, так как за кулисами политической сцены были люди, которые многое бы отдали, чтобы увидеть императора мертвым. Существовало также немало авантюристов, готовых поработать для заговорщиков, если бы те стали платить наличными и гарантировали бы, что их не арестуют. Одним из таких людей был наш старый знакомый Марбрей, который за несколько лет до этого использовал кнут против своей любовницы и ее возлюбленного. Марбрей снова приобрел известность в первые дни реставрации, привязав значок ордена Почетного легиона к хвосту своей лошади. Он также получил печальную известность трусливым нападением на жену Жерома, Екатерину, когда с бандой головорезов скрылся с ее наличностью и драгоценными камнями. По-видимому, он пользовался протекцией в высших сферах, ибо, когда Екатерина пожаловалась Людовику XVIII, ее драгоценные камни и часть денег были ей возвращены, но Марбрей остался ненаказанным. Можно почти с определенностью сказать, что этот человек был нанят для такого дела и что он участвовал в заговоре с целью убийства Наполеона во время его поездки к побережью. В двух случаях Жозеф смог предостеречь Наполеона о планах предполагаемых убийств. В результате все подозрительные личности на Эльбе были арестованы до того, как попытка убийства могла быть совершена. Весьма вероятно, что за этими заговорами стояли члены «Туте ндбунда», германского националистического движения, и что ни одна из великих держав не была в них вовлечена.

Единственные среди членов семьи Бонапарта, которые продолжали удерживать власть, Мюрат и его жена, обнаружили, что роль ренегатов имеет свои недостатки. Никто не доверял им, включая, конечно, и их австрийских друзей, и их предательство послужило поводом для ненависти со стороны всех бонапартистов. Оно также стоило Каролине хорошего мнения ее матери, так как мадам матушке было трудно простить такую неверность по отношению к семье. По прибытии в Рим вскоре после отречения Наполеона от трона пожилая женщина получила в подарок восемь прекрасных лошадей из королевской конюшни Неаполя. Она вернула их со словами: «Я прихожу в ужас от предателей и предательств». Но Каролина была исключительно толстокожей женщиной и возобновила попытки к примирению, заявляя, что происшедшее не ее вина, что она не имела никакого отношения к дезертирству Мюрата и что «она была не способна командовать своим мужем». Мадам матушка редко смеялась, но, должно быть, она заулыбалась от подобных извинений, и, если верить корреспонденции Наполеона по этому вопросу, она ответила: «Только через твой труп