Два французских крейсера ожидали Наполеона за пределами Ла-Рошели, и, если бы он мог получить охранное свидетельство, он смог бы немедленно выплыть, но в этом ему было отказано, а побережье кишело британскими военными судами, каждое из которых поджидало самый большой приз. Обсуждались различные планы, некоторые даже имели шансы на успех, но каждый из них подразумевал принесение в жертву его достоинства, а достоинство было всем, что теперь у него оставалось. Датский капитан предлагал ему проезд с группой морских кадетов, оборудовав небольшое судно с укрытой полостью, где можно было спрятаться в то время, как команда стала бы пробираться через строй кораблей противника. В конце концов он решил сдаться англичанам и послал своего камергера к принцу-регенту с письмом, обязуясь удалиться в провинциальное поместье на манер Люсьена после его захвата в 1811 году.

Камергеру даже не было разрешено сойти на берег, и капитан Мейтлэнд, хотя и проявлявший любезность, не мог дать ему иного обещания, кроме как сопровождать императора как пленника в Англию. Прошел уже месяц после Ватерлоо, и Бурбоны вместе со своими сторонниками нахлынули в Париж. Семья была снова разбросана. Жозеф находился на пути в Чарлстон с грузом бренди, Люсьен с мадам матушкой просили защиты у Папы, Жером, как беженец, в отчаянии метался по Франции, все три сестры и Луи находились в Италии, Гортензия размышляла о крушении своей судьбы и встречала пренебрежительное отношение со стороны своего бывшего покровителя, российского царя. 15 июля Наполеон с небольшой свитой ступил на борт «Бельрофона», и на следующий день этот корабль направился в Лизард. В Плимуте люди, которые почти двадцать лет считали себя в состоянии войны с ним, мальчишки и девчонки, которых учили относиться к нему как дьяволу, отправились на нескольких небольших лодках к стоявшему на якоре кораблю, чтобы поглазеть на корсиканского людоеда, чьим именем пугали их в детских. Он стоял на верхней палубе, размахивая своей шляпой, а они махали ему в ответ с возбужденными криками.

К тому времени Жозеф уже переплыл Атлантику, достигнув не Чарлстона, а Нью-Йорка, где, после того как его по ошибке приняли за Карно, был встречен с большой любезностью, и ему отвели лучший номер в городском отеле. Люсьену, мадам матушке, Элизе и Полине была предоставлена протекция дружелюбного Пия VII, который не пожелал выразить недовольство семье и оказал теплый прием всем ее членам. Луи все еще был во Флоренции и не нуждался в защите, так как не играл никакой роли в последней авантюре. Жером же, который сражался под Ватерлоо и поэтому относился к другой категории, просил, пока что напрасно, пропустить его жену и сына в Вюртемберг. В период, непосредственно последовавший за Ватерлоо, именно будущее Каролины, королевы Неаполя, было более неопределенным, чем у остальных членов семьи, исключая узника «Бельрофона», так как Мюрат тоже стал беженцем, и королева в одиночестве готовилась приветствовать наследных правителей города.

Импульсивные нападки Мюрата на его новых австрийских друзей обернулись катастрофой. Если бы даже Ватерлоо закончилось победой для французов, сомнительно, чтобы гасконский король Неаполя смог избежать наказания за свое второе предательство. Как только Жозеф услышал о побеге Наполеона с Эльбы, он стал убеждать Мюрата связать свою судьбу с соотечественниками, но Наполеон проявил больший реализм, чем его брат. Он написал письмо Мюрату, предлагая гарантировать ему королевство в обмен на восстановление его лояльности к Франции при проявлении крайней осторожности в отношениях с Австрией. Мюрат же, как этого и следовало ожидать, предпринял драматический шаг, и 16 марта, всего лишь через две недели после высадки Наполеона во Франции, марионеточный король атаковал австрийцев и загнал их обратно за реку По. Уже на Святой Елене, размышляя о стремительных действиях Мюрата, Наполеон отмечал: «Сначала он сокрушил нас, покинув нас, а затем слишком тепло поддержал наше дело!» Это было верным заключением. Атака Мюрата разрушила любой шанс на то, что державы приняли бы возвращение Наполеона без возобновления войны, и вопреки блестящей тактике Мюрата его стратегические таланты походили на таланты возбужденного барабанщика. Оправившись от первоначального изумления, австрийцы перешли в контратаку, и вскоре неаполитанская армия Мюрата была рассеяна. Когда же ее руководитель галопом направился во Францию, ему следовало бы припомнить мнение Наполеона о неаполитанской армии: «Ты можешь одеть их в зеленое, красное или голубое, но они все равно разбегутся!» Мюрат достиг Франции и ожидал в Тулоне вызова в Париж, но туда пришло не обещание примирения, а сообщение о Ватерлоо. Почти в полном одиночестве он подыскивал себе убежище на Корсике, а в то же время Каролина делала все возможное, чтобы остановить прилив реакции в Неаполе, выезжая при парадах на лошади и одеваясь в форму Национальной гвардии. Ватерлоо, однако, лишило ее надежд на успех, и, когда гарнизон Неаполя дезертировал, она последовала примеру своего брата и сдалась англичанам, ступив на борт «Тремендуса» и отправившись как пленница в Триест. По пути туда они поравнялись с судном, которому был отдан королевский салют. Оно везло короля Фердинанда, полоумного самодержца, чей трон занимали Каролина и Мюрат с того времени, как стали преемниками Жозефа в 1808 году. Каролина не осталась в Триесте, а была переведена в Вену, где получила титул герцогини Липонской. (Название Липона произошло от простой перестановки букв в слове Неаполь.) И там в конце октября она прочитала в газете историю последнего акта глупости Мюрата. Для нее это означало, что она стала вдовой.

Еще с того времени, как Мюрат бросился через Париж, чтобы заряжать орудия, необходимые Наполеону для разгона парижских толп в 1795 году, сын гасконского содержателя гостиницы считал себя дублером своего патрона. Путем женитьбы на Каролине он заручился преимуществом над другими маршалами, а когда стал королем, ничто не могло его переубедить в том, что он ровня Наполеону в искусстве управлять государством и в личном магнетизме. Такое заблуждение стоило ему жизни. Скрываясь на Корсике, он позволил своей фантазии задержаться на внезапном возвращении императора во Францию, и его рассудок стал заигрывать с драматической возможностью подражания отношению императора к тем войскам, которые были посланы, чтобы остановить его. Ему казалось, что это могло быть идеальной возможностью и для восстановления его трона, и он начал собирать отряд из местных бонапартистов для высадки в Италии. Как раз накануне его отплытия туда ему было передано письмо австрийского канцлера Меттерниха. Это был весьма покровительственный документ. В нем выдвигался ряд условий, при которых благожелательный император Австрии был бы готов принять его, но не в качестве короля, а как