О других возможных соперниках правителя Бориса Федоровича говорили гораздо менее. Особенно мало шансов было у царского оружничего Б. Я. Бельского. Насколько можно судить о характере этого человека, он представляется типичным политическим карьеристом, легко идущим на беззаконие. В 1584 году его обвиняют в том, что он желал путем насильственного переворота передать московский престол помимо старшего брата Федора младшему Димитрию. В 1598 году о нем рассказывают, что он сам назойливо выступал претендентом на престол. В 1600 году против него возникает обвинение, что он затевал что-то против Годунова на южных границах государства, в Цареве-Борисове, который ему было поручено построить и укрепить. Если присоединить к этому еще обвинение, что он умертвил своего благодетеля царя Иоанна Грозного, то наберется достаточно данных, чтобы составить себе понятие о том, как оценивали современники нравственные достоинства Богдана Бельского. Не будучи ни боярином, ни даже окольничим, происходя из второстепенного служилого рода Плещеевых, он мог только по исключительной дерзости своей мечтать о троне. Один слух о подобных претензиях, если даже он был и неоснователен, должен был раздражать и Бориса, и прочую знать. Наконец, последний из соперников Бориса, кн. Ф. И. Мстиславский, имел гораздо более данных считаться в числе претендентов. Его бабка была двоюродной сестрой Ивана Грозного, а отец бывал неизменно первым среди бояр этого царя. Но мы уже однажды видели, что бояре невысоко ценили породу Мстиславских и находили, что «великими» их учинил Грозный не по отечеству, а своим жалованием, по родству. К тому же Мстиславские пошли не от Рюрика, а от литовского Янутия и не были коренным московским родом[68].

Таким образом, в решительную минуту царского избрания, когда Борису оставалось сделать последний шаг к той заветной цели, к которой он давно и так обдуманно приближался, Борис должен был узнать, что общественное мнение не его одного прочит в цари. Против него поставлена была семья Романовых, рядом с его именем произносилось имя Бельского и князя Мстиславского, шли даже какие-то слухи о Максимилиане. Не считая Максимилиана, кандидатура которого вряд ли имела серьезный смысл среди собственно московских людей, из русских соперников Бориса, кажется, один лишь Мстиславский определенно устранился от борьбы, остальные же не сразу уступили Борису. Заключаем это из донесений немецких и литовских агентов. Мы уже видели, что А. Сапега в январе 1598 года имел сведения о возможности даже кровопролития во время царского избрания; если это опасение не было основательным, оно все-таки свидетельствовало о смутном настроении умов и о тревожных ожиданиях. В начале февраля до А. Сапеги доходит уже слух о том, что Годунов поссорился с боярами и что Федор Романов бросался на него с ножом. Агенты Сапеги сначала довели его до уверенности, что именно этот Романов, а не Годунов, скорее всего, будет избран на престол, и лишь постепенно убеждался Сапега в том, что у Годунова сильная партия и большие шансы. Передавая об этом в середине февраля Хр. Радзивиллу, он замечает, что московские вельможи желали бы избрать на царство Федора или Александра Романовых, но что простонародье (pospolity czlowiek) и стрельцы предпочитают Годунова и что поэтому московские люди никак не могут сговориться и между ними большой раскол и раздражение. Немногим позднее из Пскова писали о московских делах и в Германию, что Годунов воцарился насильно (mit gewalt) и что в последние две недели (то есть в первой половине февраля) в Москве произошла великая смута из-за царского избрания: вельможи (die vornembsten) не желают признавать Годунова царем. Эта смута передалась и в области: многие будто бы уклонились от присяги новому царю, и между прочим братия Псково-Печерского монастыря, которую привели ко кресту уже мерами принуждения.

Если даже и не придавать значения и вероятия отдельным подробностям всех этих слухов, все же остается бесспорным основной факт – колебание и разделение общественных симпатий между различными кандидатами на царский престол, главным образом между Федором Романовым и Борисом Годуновым. Можно верить и тому, что первый из претендентов опирался на придворную знать, а второй находил приверженцев в средних слоях общества. Мы уже видели, что политика Бориса всего благосклоннее была именно к средним общественным состояниям и именно в них всего популярнее был Годунов. Естественно предположить, что в решительные дни царского избрания для успеха в избирательной борьбе Годунов должен был обратиться к деятельной агитации и прежде всего направить своих агентов в расположенные к нему слои столичного и городского населения. Одной из мер этого порядка мы можем счесть назначение на должности в городах и в самой Москве надежных, с точки зрения Годунова, лиц. Служебные назначения, конечно, вполне зависели от Годунова, пока он оставался во главе правительства. Немецкое письмо из Пскова, уже известное нам, свидетельствует, что в Псков после кончины царя Феодора были присланы новые чиновники из близких к Борису людей (die dem Gudenow verwandt). Новые воеводы, как мы видели, были посланы и в Смоленск. По словам же Ивана Тимофеева, Годунов всю Москву наполнил родными и спомогателями, так что везде было его «слух и око» и все действия даже «самого архиерея», то есть патриарха, руководились этими спомогателями. Другим видом агитации была посылка агентов по Москве и городам с целью прямой подготовки средних классов населения к избранию в цари Бориса. И русские авторы («Повесть 1606 года», Иван Тимофеев), и иностранцы (Буссов) рассказывают об этой агитации среди стрельцов и городского населения и делают из нее своего рода улику против Бориса. Даже полицейское усердие тех приставов, которые расположились 21 февраля под Девичьим монастырем в городской толпе, автор «Повести 1606 года» ставит в вину самому Борису. Такого внимания не вызвала к себе агитация других претендентов, но это еще не значит, чтобы они к ней не прибегали. Косвенным путем мы можем и о ней собрать кое-какие данные. Очень интересны указания на приходившие в Псков письма об избирательных делах, общий смысл которых был неблагоприятен для Бориса; между прочим, печерские монахи не желали присягать Борису после какого-то письма от их игумена Иоакима; этот игумен, кстати сказать, не подписался лично под избирательной грамотой Бориса, хотя и был сосчитан в числе участников собора. Без сомнения, орудием агитации против Годунова была сначала попытка обвинить его в смерти царевича Димитрия, а затем, уже после избрания Бориса, попытка воцарить Симеона Бекбулатовича. На этих фактах необходимо несколько остановиться.

В известной нам переписке А. Сапеги с Хр. Радзивиллом сообщена от 15 (5-го по ст.