дает понять, что Борис погиб именно потому, что навел на себя «от всех Русские земли чиноначальников негодование». Иван Тимофеев также выражает мысль, что разные «досады» от Бориса «величайшим», то есть боярству, вонзили в сердце величайших «неугасну стрелу гнева и ненависти». Палицын мимоходом отмечает между «злосмрадными прибытками» Бориса, что «наипаче» он грабил «домы и села бояр и вельмож» и что «отай уже и вси поношаху его ради крови неповинных, и разграблений имений, и нововводимых дел». Так говорят московские писатели. С другой стороны, посторонние Москве люди в своих отзывах о Борисе как будто согласны с московскими людьми. Польские послы в Москве в 1608 году Н. Олесницкий с товарищами говорили боярам, что «мужикам чорным (pospolstwu) за Борыса взвыши прежних господаров добро было (lepiey bylo) и они ему прямили, а иншые многие в порубежных и в иншых многих городах и волостях и теперь Борыса жалуют; а тяжело было за Борыса бояром, шляхте (bojarom, szlachcie)». Исаак Масса думает также, что при Борисе боярам было очень плохо: «Борис устранил всех знатнейших бояр и князей, – пишет он, – и таким образом совершенно лишил страну и высшего дворянства, и горячих патриотов». Наконец, Флетчер в IX главе своего трактата, рассказав об опричнине и прочих мерах ослабления княжеской знати, говорит, что эти меры были унаследованы и правительством Годуновых, которые старались всеми мерами истребить или унизить всю благороднейшую и древнейшую знать (the best and auncientest nobilitie). Достаточно приведенных отзывов, чтобы увериться в одной особенности политики Бориса. Он оставил в силе и действии ту систему Грозного, которая была направлена против княжат и которую мы в просторечии зовем ее первоначальным именем опричнины. В этом отношении Годунов оказался верным учеником Грозного и, продолжая отстранять от влияния «великородных» людей, давал ход людям «худородным». Такая его манера не осталась незамеченной. Масса и Флетчер говорят, что Борис желал заменить старую знать своей родней. Иван Тимофеев пространно рассуждает о том вреде, какой принес Борис государству, возвышая «без меры и времени» худородных и невежественных людей. Идея опричнины, словом, не умерла с ее творцом. Если правительство Годунова не наследовало от Грозного его ужасающей жестокости, то сохранило его подозрительное недоверие к обломкам старинной родовой аристократии и держалось его обычая выбирать советников не по породе. Возвышение известного Клешнина и значение думных дьяков при Федоре Ивановиче и Борисе – лучшее тому доказательство. Недаром при Борисе его родич по родословцу Юрий Пильемов свободно распространялся о том, что «велик и мал живет государевым жалованьем» и что государева опала понижает высоких, а «Божье милосердие и государево призрение» возвышают и малых. Такая практика и такие разговоры, разумеется, должны были возбуждать «негодование чиноначальников» против правительства, вдохновляемого Борисом[62].

В обстоятельствах землевладельческого кризиса Борис, несомненно, стал на стороне терпевших от него землевладельцев, то есть того простого служилого люда, который служил с мелких вотчин и поместий и составлял основную силу московской армии. Главный хозяйственный интерес этого общественного слоя состоял в том, чтобы удержать за собой свои земли, а на землях – рабочее население. Земли уходили главным образом за монастыри; рабочих перезывали те же монастыри и представители льготного «боярского» землевладения; наконец, рабочее население и само умело уходить на новые землицы. Из двух забот – о земле и о рабочих людях – правительство Бориса на первое место ставило заботу о людях. Стремясь задержать и усадить население на частных землях и, в особенности, на землях простого служилого люда, правительство не отступило перед мерами, направленными как против крупных землевладельцев, так и против самого рабочего населения. Указами 1601 и 1602 годов оно запретило крупным земельным собственникам «крестьянскую возку», то есть перевоз крестьян с земель на земли, не запретив этого безусловно простым землевладельцам. С другой стороны, оно затрудняло крестьянский выход уже тем, что приняло за правило, особенно после писцовых книг «101 года» (1592–1593), считать старожильцами, лишенными права перехода, всех тех крестьян, которые были записаны в книгах на тяглом жеребье. Крепя за владельцами крестьян или, как выражается Палицын, «поселян, данных им в поместиях», правительство желало прочнее закрепить за господами и прочую их челядь. Указами 1586 и 1597 годов предписывалось непременно формальным порядком укреплять «людей» и запрещалось держать «вольных холопов» без документов. Авраамий Палицын очень занимательно рассказывает о том, как ловко пользовались этими указами богатые и влиятельные люди. Они, притянув в свои дома на «вольную» службу не одну чернь, но и служилых воинских людей «с селы и с винограды», выманивали и вымучивали от них «написание служивое», то есть кабалу. Польстившись на освобождение от государевой службы и на вольготную жизнь в богатом боярском дворе, такие «вольные холопы» бывали наказаны формальной потерей свободы. Доходило до того, что кабалы вымогались от пьяных, и легкомысленно принявший боярское угощение «по трех или по четырех чарочках достоверен неволею раб бываше». Это, конечно, были злоупотребления, не предусмотренные законом, но они были возможны и легки именно потому, что закон об укреплении холопов был направлен не против господ, а против гулящего люда и имел целью его прикрепление. К гулящему люду правительство Годунова относилось очень строго. Лет через двадцать после смерти Бориса московское правительство напоминало вольным казакам, «какая неволя была им при прежних государях царях московских, а последнее при царе Борисе: «не вольно было вам не токмо к Москве приехать – и в украинные городы к родимцам своим приттить; и купити и продати везде заказано». И действительно, мы знаем, что рязанский дворянин Захар Ляпунов понес в 1603 году жестокое наказание за то, что посылал на Дон казакам «всякие запасы, заповедные товары». Занимая «дикое поле» городами по дорогам и на бродах, правительство забирало в их гарнизоны гулящее население Поля, налагало свою руку на его земельные угодья и ставило его к казенной сохе на государевой десятинной пашне. Таким образом, если нельзя было задержать рабочего человека на месте и вернуть бежавшего «на старое печище», то его старались настичь на новом жительстве и возвратить тем или иным способом в подчинение государству. Правительство Бориса, словом, всегда объявляло себя против выхода крестьян и холопей из их зависимости и всегда предпочитало интересы нужных ему служилых землевладельцев интересам их «работных». Также последовательно высказывалась им и мысль о неотчуждении служилых земель в неслужилые руки. Можно думать, что в этом отношении Борис вообще держался принципа соборов 1580 и 1584 годов, производя строгую проверку прав владения и даже временную конфискацию монастырских земель при составлении «книг 101 года». Но житейские отношения вели его к уступкам, меры