которым мы пока не знаем. Просьбы близких людей и желания благотворить духовенству заставляли его нарушать запрещение соборов и раздавать служилые земли духовным владельцам[63].

Итак, будучи поставлен между разнородными и взаимно противоречащими интересами различных общественных слоев, Борис достаточно определенно стал на сторону общественной середины. К старой знати он питал неприязнь, наследованную от Грозного и выросшую на почве политической. Интересы трудовой массы, уходившей от крепостного ярма, он приносил в жертву государственным пользам, которые отождествлял с хозяйственными интересами служилых землевладельцев. Заботясь о поддержании хозяйств на служилых землях, он оказывал поддержку низшим разрядам поместного служилого класса. Прощая дани и давая «повольность в торгех», он всего более покровительствовал высшим слоям тяглого населения, державшим в своих руках городской торг и промысел. В этих средних классах и следует искать сторонников и поклонников Бориса. Если бы в общем строе московской жизни средние классы занимали господствующее положение, политика Бориса опиралась бы на прочное основание; но при жизни Бориса средние слои общества еще не владели положением. «Мужики черные» – pospolstwu по-польски – жаловали Бориса и рады были «прямить» ему. Простой народ, по выражению Массы, «взирал на него, как на Бога». Однако последующие события показали, что расположение мелкого свободного люда не спасло Борисовой династии от крушения, когда на нее встали верх и низ общества: старая знать – по политической неприязни и крепостная масса – по недовольству всем общественным порядком.

III

Обстоятельства воцарения Годунова. Кончина царевны Феодосии, разговоры о Максимилиане Штирийском и падение А. Щелкалова. Смерть царя Федора. Управление во время междуцарствия. Избрание Бориса собором. Соперники Бориса. Положение Шуйских. Романовы, Бельский и Мстиславский. Признаки избирательной борьбы и агитации. Слух об убийстве царевича Димитрия и о самозванце. Известие о движении в пользу царя Симеона Бекбулатовича. Опала на Романовых, Бельского и В. Щелкалова; связь ее с обстоятельствами выборной борьбы 1598 года и слухами о самозванце. Общая оценка первого момента Смуты

До сих пор мы изучали обстановку личного возвышения и политической деятельности «правителя» Годунова. Для характеристики общих свойств и направления этой деятельности мы одинаково пользовались фактами как его регентства, так и его царствования, потому что не находим никакой разницы между этими двумя периодами в отношении правительственной системы и приемов Бориса. Но обстоятельства воцарения Бориса в 1598 году создали ему новую личную обстановку и изменили его отношения к знати, над которой он, как царь, высоко поднялся и из которой должен был выбирать себе сотрудников и исполнителей. Мы увидим, с какой быстротой стал разрываться круг близких Годунову правительственных людей и нарушались его дружеские отношения и связи именно с того времени, когда стало совершаться превращение «бодрого правителя» в «великого государя». Увидим также, что причиной разрыва Годунова с его «крестоклятвенными» друзьями следует считать именно воцарение Бориса, с которым не вполне, кажется, могли примириться друзья правителя.

Болезнь и смерть царевны Феодосии Федоровны, последовавшая, если мы не ошибаемся, 25 января 1594 года, отняла у царя Федора и царицы Ирины последнюю надежду иметь потомство. Хотя и говорилось про царскую чету, что «оба государя млады и святы к Богу» и что «по их государской святой молитве Бог им даст, чего они просят», однако конец династии стал явен, и правитель Годунов недаром после смерти царевны начал «объявлять» своего сына Федора при посольских приемах как возможного продолжателя «царского корене». Наблюдая постепенное угасание жизненных сил изнемогавшего царя, Годунов готовился к неизбежной развязке и имел время обдумать, что ему делать. Ему открывался путь к престолу: надобно было идти по этому пути твердо и уверенно, не допуская никого опередить себя. А между тем были люди, которым воцарение Бориса не могло быть приятно, и они, с своей стороны, принимали меры. Есть известия, что московские вельможи уже в конце 1593 года обсуждали потихоньку план возведения на московский престол австрийского эрцгерцога Максимилиана. Андрей Щелкалов, посетив накануне отпуска из Москвы, именно 7(17) декабря 1593 года, цесарского посла Варкоча, дал ему щедрые подарки и под строжайшей тайной сообщил ему некоторые мысли, о коих Варкоч взялся устно передать императору. Предметом этих мыслей было воцарение Максимилиана на Москве после смерти Федора; по крайней мере, Варкоч так представил дело Рудольфу II. Положим, этот дипломат не заслуживает безусловного доверия, и то, что он доносил своему государю о Москве, бывало иногда чистейшей басней. Однако идея о возведении на московский престол немецкого принца, и именно Максимилиана, занимает императора Рудольфа много лет, а в 1598 году, после смерти Федора, эта же идея оказывается знакома и Л. Сапеге, и Хр. Радзивиллу, и итальянским дипломатам. Очевидно, она не была легкомысленной фантазией одного только Варкоча, но казалась вероятной и исполнимой очень многим. Замечательно, что, по дате Варкоча, А. Щелкалов завел речь об этом деле всего за несколько недель до смерти маленькой царевны Феодосии. Знаменательно и то, что этот влиятельнейший «великий дьяк» потерял свою должность и попал в немилость очень скоро после своих разговоров с Варкочем, именно не позднее мая 1594 года. Мы не знаем причин его опалы, но можем быть уверены, что они не заключались в обычных преступлениях по должности, так как брат Андрея Щелкалова Василий, солидарный с ним во всех самоуправствах, не только остался цел, но еще и получил должность опального брата. Вина Андрея не была простым «воровством», а была, очевидно, «изменою», которая «не дошла» даже до его родного брата. Мы вправе предположить, что эта единоличная измена заключалась в тайных сношениях с Варкочем, о которых Борис мог узнать от своих агентов, вроде того Луки Паули, который ездил вместе с Варкочем и был им даже изобижен[64].

Но если даже предположение о причинах падения А. Щелкалова будет принято как вероятное, все-таки надобно сказать, что вопрос о престолонаследии, поднятый в Москве в 1593–1594 годах, не привел к открытому столкновению между заинтересованными лицами. Любопытнейший рассказ Варкоча о его беседе с А. Щелкаловым да слухи о том, что не один Борис достоин престола, пошедшие по всей Руси немедленно после смерти Федора, – одни указывают нам на брожение мыслей и страстей вокруг вопроса о преемнике власти и сана бездетно угасающего монарха. Москва в тишине ожидала развязки необычайного положения. Всем было понятно, что после смерти царя за его вдовой, царицей Ириной, должны были сохраниться права на власть, и никто не знал, пожелает ли она ими воспользоваться. С другой стороны, в последние годы царствования Федора Борис так хорошо владел положением, что ни для кого не оставалось возможности открытого с ним