Обе стороны вели эту ужасную междоусобную войну с самой утонченной жесткостью. Республиканцы, озлобленные восстанием, предательски разразившимся в тылу республики в тот самый момент, когда против нее поднялась вся Европа, действовали в Вандее огнем и мечом, а повстанцы мстили за это расстрелами пленных. Вскоре пленных стали расстреливать как вандейцы, так и республиканцы, и при этом вандейцы хвастались, что они более человечны, чем республиканцы, потому что они дают пленным возможность исповедоваться перед смертью.

Эта гражданская война раздирала сердце Франции, и наше гуманное чувство поражается теми ужасами, которые творились в то время. Правда, гражданская война всегда сопровождается жестокостями, но в данном случае жестокость приняла чудовищные формы под влиянием до крайности возбужденного политического фанатизма.

В то время как правительство республики торопилось вооружить и обучить военному делу большое количество молодых республиканцев для защиты границ страны от нашествия врагов, в то время как внутри страны разгорались восстания и в делах царила полная путаница и расстройство, так что во многих местах недостаток пищевых продуктов давал себя чувствовать с особенной силой, – в это время конвент старался придумать какое-нибудь средство, которое дало бы толчок новому народному воодушевлению. Франция находилась теперь в еще худшем, если это возможно, положении, чем в августе и сентябре 1792 года. В самом деле, пруссаки начали наступление на Париж, и реакция сильно подняла голову. Конвент решил устроить в честь принятия конституции 1793 года большой праздник братства и назначить этот праздник на день падения династии Бурбонов, а именно на 10 августа. При этом можно было убедиться в том, как быстро повернулось колесо революции; многие выдающиеся политики, содействовавшие подготовке событий 10 августа 1792 года, сидели теперь в тюрьмах или принуждены были скрываться от властей, будучи объявлены стоящими вне закона.

На праздник отправились в Париж представители 14 000 французских общий; собралось приблизительно около 8000 представителей первичных собраний. Отсутствовали только представители от Вандеи, Корсики, Марселя, Тулона и Лиона. Кроме этих мест, первичные собрания всюду приняли новую конституцию; одна лишь община Сен-Тома в северном департаменте отвергла конституцию и объявила себя сторонницей Бурбонов.

Праздник федерации прошел 10 августа с большим торжеством: распоряжался устройством празднества знаменитый живописец Давид, бывший одним из самых горячих сторонников партии Горы.

Утром в 4 часа на площади Бастилии собрались конвент, депутаты общин и 84 старейшины департаментов. Тут был устроен большой фонтан «фонтан возрождения». Из грудей высокой статуи, изображавшей природу, лилась в бассейн чистая вода. Самим празднеством руководил председатель конвента Геро де Сешель. Затем явились клубы и вооруженные секция, и восход солнца был встречен пением «Марсельезы», раздавшимся из уст тысяч людей. Потом выступил молодой красивый Геро и взял в руки чашу. Он зачерпнул воды из «фонтана возрождения», вылил несколько капель на землю и сам выпил. Старейшины департаментов также отпили воды. Затем все двинулись к площади Революции. Члены конвента несли пучки колосьев и в особом ковчеге грамоту о конституции. Старейшины несли оливковые ветви и копья.

На площади революции была подожжена «тачка преступников», нагруженная разными символами рабства, и из пламени поднялась статуя свободы, приветствуемая громом орудий. Тысячи птиц, украшенных трехцветными лентами, взвились на воздух для того, чтобы повсюду разнести весть о свободе и братстве французов.

Затем шествие двинулось к Марсову полю, где документы, касающиеся голосований департаментов, были возложены на алтарь отечества. Тут под гром орудий все поклялись защищать конституцию до последней капли крови. После этого председатель соединил копья старейшин в пучок, указывая этим на союз, объединяющий департаменты. Этот пучок стал потом гербом республики, как некогда fasces у римлян.

По окончании торжества начались народные празднества. 10 августа оставило глубокое впечатление во всех участниках его, и французский народ крепко сплотился вокруг конвента. Представители общин дали свое согласие на то, чтобы до окончания борьбы конституция была отменена; они также одобрили террористическую и энергичную политику партии Горы.

Гора представляла собою после праздника федерации сплоченную и сильную партию. Но руководившего празднествами Геро, автора конституции 1793 года, уже через три четверти года ждала смерть на эшафоте.

Если партия Горы была неразборчива в принимаемых ею для защиты Франции средствах, то к этому ее понуждал образ Питта, который был еще менее разборчив в своих средствах. Питт, казалось, решил во что бы то ни стало уничтожить республику; с одной стороны, он полагал, что этим он навсегда обессилит Францию и, следовательно, английская торговля будет долго первенствовать на мировом рынке; с другой стороны, он, как настоящий британский аристократ, от всей души своей ненавидел революцию. Нисколько не задумываясь, он пускал в ход всякие средства для того, чтобы ввергнуть французский народ в ужасную нищету, и надеялся уничтожить демократию голодом. После падения жирондистов английские суда совершенно закрыли доступ во все французские гавани и даже нейтральные суда, направлявшиеся во французские порты, вследствие этого нужда во Франции приняла ужасающие размеры.

К этому надо прибавить, что по приказанию Питта печатались миллиарды фальшивых ассигнатов, которые пускались в Франции; они попадали в страну через Швейцарию и Германию. Вследствие этого курс этих бумажных денег, стоявший и без того уже очень низко, стал еще сильнее падать. Как видит читатель, английский министр не стеснялся прибегать к такому средству, которое в глазах честных людей является гнусным преступлением. Французы были, конечно, озлоблены появлением этих фальшивых денег и наказывали за распространение их смертью. Было известно, что в маленькой пфальцском городке Кузеле, расположенном близ границы, находится фабрика фальшивых ассигнатов. Так как фабрики не удалось найти, то депутат Гентц приказал сжечь весь город, что, конечно, не помешало англичанам распространять дальше свои фальшивые деньги.

Уже в начале 1793 года французское правительство успело выпустить ассигнатов на 3½ миллиарда. Вначале было постановлено, что эти бумажные деньги, которые должны были носить характер лишь денежных квитанций, будут сжигаться всякий раз, когда ими будут платить за продаваемые национальные земли. Камбон из Монпелье, заведовавший в качестве члена комитета благоденствия финансами страны и получивший, хотя и незаслуженно, кличку «палача финансов», сжег на 1 миллиард ассигнатов; но обыкновенно поступавшие в казну ассигнаты пускались в обращение; когда же правительство нуждалось в деньгах, оно печатало новые ассигнаты в большом количестве.

Самому правительству эти бумажные деньги, выпущенные под залог национальных земель, еще помогали кое-как во время кризисов революции, но народ страшно страдал от колебаний цен на съестные припасы и от колебания ценностей денежного рынка. Если блокада гаваней и закрытие границ значительно расстроили и чуть ли не совсем погубили торговлю страны, то наводнение Франции бумажными деньгами могло только усилить бедствие: цены всех товаров страшно поднялись. Металлические деньги, превратившиеся в товар, встречались очень редко. Многие товары совершенно перестали появляться на рынке, так как их владельцы не хотели их продавать за бумажные деньги. Не будь налицо реквизиции и не выдавай парижская коммуна хлебных пайков, парижское население было бы осуждено на голодную смерть. Кроме того, ростовщичество и спекуляция делали положение еще более тяжелым. Многие бессовестные люди старались обогатиться среди всей этой нищеты, увеличивая, таким образом, ее размеры. По одному базельскому списку биржевых курсов в январе 1793 года, за 100 ливров ассигнатами давали только 29 ливров металлическими деньгами. Под влиянием побед, одержанных республиканскими войсками, курс поднялся в ноябре до 14, а в декабре даже до 51.