В этот момент Шарлотта вскакивает и вонзает нож до самой рукоятки и грудь Марата. «Сюда, милая Симония, сюда!» – восклицает Марат прерывающимся голосом и в предсмертных судорогах опускается и окрашенную кровью воду. Когда в комнату вошла Симония, он уже был мертв. Шарлотту Корде, оставшуюся стоять неподвижно схватили подоспевшие жильцы дома и передали властям; ее с трудом удалось спасти от мести разъяренного народа.

Париж был страшно взволнован вестью о смерти Марата. Убитого «друга народа» похоронили с большой торжественностью в саду кордельеров. Знаменитый художник Давид написал его портрет, который был повешен в конвенте и впоследствии уничтожен роялистами.

После Марата наличными деньгами остался один ассигнат в 25 су (т. е. копеек в 45). Демократия после его смерти относилась к нему как к божеству, что было так же пошло, как и мерзости реакционеров и «порядочных» людей, извлекших впоследствии его прах из Пантеона и бросивших его в клоаку.

На Марата всегда возлагали ответственность за крайности системы ужаса. А между тем система ужаса в истинном смысле этого слова началась только после его смерти. В самом деле, начиная с 12 августа 1792 года, когда был избран первый революционный трибунал, и кончая днем смерти Марата, в Париже было осуждено по обвинению в измене всего-навсего 64 человека. Со дня же смерти Марата и до падения Робеспьера, то есть в течение одиннадцати с лишком месяцев, были казнены 2572 человека. Марат никогда даже не пытался из личной ненависти возвести на эшафот истинного демократа; все его нападки были направлены только против врагов демократии. Он не дожил до того тяжелого времени, когда Гора стала расшатывать свою собственную партию. Он называл себя «оком народа» и имел на это полное право, так как он был более дальнозорок, чем кто бы то ни было в то время. Его постигла такая же участь, как и многих других: за свою защиту интересов бедного народа он навлек на себя ненависть богатых и сильных и их приспешников. Клевета представила образ этого деятеля в извращенном виде. Однако непредубежденному человеку он представляется как страстный, не особенно симпатичный человек, но зато полный любви к народу и справедливости. Во всяком случае, он не представляет собою такого чудовища, каким его стараются изобразить реакционные и мещанские историки.

Шарлотта Корде была привлечена к суду революционного трибунала и проявила при этом поразительное мужество. Но на допросе она сама признала всю бессмысленность своего поступка. «Какую цель, – спросил ее председатель трибунала, – преследовали вы, решив убить Марата?» – «Я хотела, – ответила Шарлотта, – чтобы во Франции прекратились беспорядки и чтобы мое отечество снова вернулось к мирной жизни». Тогда председатель спросил ее: «Разве вы думаете, что вам удалось убить всех Маратов?» – «Нет», – возразила Шарлотта печально, но затем она сказала, повысив голос: «Я убила одного человека, чтобы спасти сотни тысяч людей; я убила одного злодея, чтобы спасти многих невинных!» Этим она ясно показала, что совершенно не понимала хода революции.

Она была осуждена на смерть и казнена 15 июля. Тысячи парижан толпились на улицах и на месте казни, когда ее вели на эшафот; очень многие были тронуты ее юностью и красотой. Рабочие, которых она лишила их могучего защитника, были крайне озлоблены против нее. Один депутат немец Люкс из Майнца безумно влюбился в нее и заявил, что она «выше Брута». За это он попал на эшафот. Один из палачей схватил отрубленную голову и стал наносить ей удары; народ был возмущен этим, и палач подвергся за это наказанию.

Шарлотта Корде жестоко ошиблась в своих надеждах: она переоценивала и Марата, и себя, думая, что одним ударом кинжала она может вернуть Франции мир.

Оправившись от перенесенных в Шампани невзгод, герцог Брауншвейгский решил напасть на занятый французами Майнц. Близ Бахараха он перешел через Рейн и оттеснил французов, находившихся под начальством неспособною генерала Богарне, от Майнца, так что теперь он мог подвергнуть крепость полной блокаде.

В Майнце демократическая партия взяла с помощью французов все управление страной в свои руки. Приверженцев этой партии называли «клубистами», так как они группировались вокруг одного клуба, заседавшего в одном старом курфюршеском замке. Был созван рейнско-германский национальный конвент, в председатели которого был избран профессор Гофман из Вюрцбурга, человек ясно выраженного республиканского образа мыслей. Этот конвент провозгласил земли от Ландау до Бингена свободным республиканским государством и устранил всех крупных и мелких князей, все светские и духовные власти. Затем было решено обратиться к парижскому конвенту с просьбой о присоединении нового государства к французской республике, для этой цели в Париж была послана особая депутация, состоявшая из трех членов, среди которых также находился знаменитый ученый Георг Форстер.

Между тем пруссаки под начальством Калькрейта осадили Майнц, а Богарне должен был отступать все дальше и дальше. Майнц подвергся страшной бомбардировке, но он упорно защищался. Полгорода было превращено в развалины, и 22 июля 1793 года французский гарнизон крепости должен был сдаться вследствие недостатка съестных припасов. Демократы и клубисты, попавшие в руки победителей, подверглись суровой расправе: их засадили в майнцские крепости Кенигштейн и Петерсберг (близ Эрфурта). Курфюршеское правительство было снова восстановлено.

Так исчезла Рейнско-германская республика и исчезла при этом так же быстро, как зародилась. Французский гарнизон двинулся в Вандею, так как он должен был дать обещание, что больше не будет выступать против союзных войск, и за это получил свободный пропуск. А в Вандее дела конвента были очень плохи. Правда, войскам конвента без труда удалось подавить возбужденное жирондистами федералистское восстание. Роялистский генерал Вимпфен, командовавший собравшимися в Каене жирондистами, потерпел 15 июля 1793 года у Вернона такое позорное поражение, что жирондистов охватил панический ужас и они бежали из Каена. Города Лион, Бордо, Марсель и Тулон ограничились теперь тем, что приняли один лишь оборонительные меры, а Тулуза покорилась конвенту.

Что же касается Вандеи, то она оказывала сильное и упорное сопротивление конвенту. Полчища инсургентов почти повсюду одерживали победы над республиканскими войсками. У Сомюра, где они побили неспособного генерала Мену, они захватили 80 орудий и 100 000 ружей, они заняли также Анжер. Вандейские армии соединились на нижней Луаре и в количестве 30 000 человек напали на Нант. В распоряжении республиканского генерала Кателино, защищавшего Нант, имелось не более 10 000 человек, половину которых составляли национальные гвардейцы. Казалось, что яростная атака вандейцев кончится для них вполне удачно; но в это время главнокомандующий повстанцев Кателино был смертельно ранен пулей, и смерть любимого вождя до того испугала вандейцев, что они отступили от города. Таким образом, Нанту удалось избегнуть печальной участи в великой битве 29 июня. Но в то же время республиканский генерал Вестерман, проникший победоносно вплоть до Шатильона, потерпел 5 июля сильное поражение, потеряв при этом все свое войско и орудия. Войска вандейцев неоднократно уходили обратно в леса, но там они снова пополнялись и представляли собою после каждого поражения не менее страшную силу, чем раньше.