2 июня рано утром население Парижа с оружием в руках снова двинулось к конвенту. Анрио имел под своим начальством 100 000 человек с 60 орудиями. О «моральном» восстании теперь уже не могло быть и речи, и Анрио заявил, что Париж не сложит оружия, пока не добьется от конвента ареста 22 жирондистов.

Жирондисты могли два дня тому назад прекрасно удостовериться в том, что народные массы страшно озлоблены, и многие из них боялись самого худшего. Когда поэтому в 10 часов утра 9 июня конвент был окружен народом, многие депутатские места на правой стороне конвента оказались пустыми. Город был наводнен вооруженными народными массами, раздавался звон набата и сигнальные выстрелы пушек. Возбуждение народа передалось и конвенту. Ланжюине, отличавшийся своими реакционными воззрениями, но обладавший большим мужеством, бросился к ораторской трибуне и стал обвинять коммуну, заявляя, что ее петиция является детищем уличной грязи. Мясник Лежандр крикнул ему злобно: «Молчи или я тебя убью!» На это Ланжюине с юмором ответил: «Ты сначала потребуй от конвента, чтобы он постановил, что я – бык!» Якобинцы и жирондисты бросились к ораторской трибуне, первые для того, чтобы стащить Ланжюине с трибуны, а вторые – чтобы защитить его. Начинается драка, на сцену появляются пистолеты и кинжалы, кто-то приставляет ко лбу Ланжюине пистолет; наконец, шум улегся и появилась новая депутация коммуны, сделавшая следующее заявление: «В течение уже четырех дней граждане Парижа не выпускают из рук оружия; в течение уже четырех дней они требуют от своих доверенных, чтобы те восстановили их нарушенные права, и в течение уже четырех дней эти доверенные издеваются над спокойствием и бездеятельностью доверителей. Заговорщики должны быть изгнаны из конвента и арестованы. Надо немедленно, тут же на месте, спасти народ – или народ сам себя спасет!»

Конвент колебался; стали раздаваться голоса, что так как конвент несвободен, то нельзя принять никакого решения. Однако конвент постановляет передать петицию комитету благоденствия. Депутация покидает зал, произнося при этом различные угрозы, а Левассер предлагает арестовать жирондистов как людей подозрительных. Но этого предложения не обсуждают. От жирондистов требуют, чтобы они сложили свои полномочия, но, за исключением Иенара, Фонте и Лантена, они все отказываются сделать это. Тогда Баррер хочет испробовать, свободно ли собрание. Он предлагает покинуть во главе с президентом Геро зал заседания и побудить собравшийся на улице народ, чтобы он разошелся. «Народные представители, – говорит он, – требуйте уважения к своей свободе, перенесите заседание на улицу и заставьте окружающие вас штыки склониться перед вами!»

Конвент принял предложение Баррера, но Марат выбегает на улицу и требует от Анрио, чтобы он задержал конвент до тех пор, пока тот не будет вынужден издать декрет об аресте 22 жирондистов. Конвент с Геро во главе выходит на Карусельскую площадь и там он сталкивается о главнокомандующим Анрио, сидящим верхом на лошади. «Чего хочет народ? – спрашивает председатель конвента у Анрио. – Конвент занимается только делами, касающимися счастья народа!» На это Анрио не без иронии возражает ему: «Геро, народ восстал не для того, чтобы слышать красивые фразы; он хочет, чтобы ему выдали 22 виновных. Пока вы не постановите этого, мы вас не освободим». Геро хочет обратиться к национальным гвардейцам с требованием, чтобы они арестовали своего начальника как бунтовщика. Но Анрио в это время командует громким голосом: «Канониры, к орудиям!» Жерла двух пушек направляются на конвент, и депутаты уныло возвращаются в зал заседания. Конвент решается пожертвовать жирондистами, и Марат, повелевающий теперь, как диктатор, стал вычеркивать из списка изгоняемых одни имена, заменяя их другими. В конце концов был издан декрет следующего содержания:

«Национальный конвент постановляет подвергнуть домашнему аресту нижепоименованных депутатов, оставляя их под охраной французского народа, национального конвента и честности граждан Парижа. Депутаты эти следующие: Жансонне, Гаде, Бриссо, Горса, Петион, Верньо, Салль, Барбару, Шамбон, Бюзо, Бирото, Лидон, Рабо, Сент-Этьен, Ласурс, Ланжюине, Гранженев, Легарди, Лессаж, Луве, Валяже, Кервелеган-Гардьен, Буало, Бертран, Виже, Мольво, Ларивьер, Гамер, Бергоен. Точно так же домашнему аресту подвергаются министр государственных налогов гражданин Кальвер и министр иностранных дел гражданин Лебрэн».

Так пала партия жирондистов, трагическая судьба которой может тронуть читателя, хотя всякий беспристрастный человек останется при том убеждении, что республика могла быть спасена от гибели только путем полнейшего низвержения этой партии. Нельзя назвать геройством изгнание из конвента при помощи пушек и штыков двух дюжин депутатов, но вряд ли налицо имелось какое-нибудь другое средство. Парижский народ сверг этих людей, притязавших на роль представителей буржуазной аристократии в республике. Среди них были люди, заслуги которых в деле борьбы за свободу были велики. Но они требовали от революции, чтобы она остановилась там, где им этого хотелось. При таком тщетном и безумном стремлении их поглотил водоворот революции.

Жиронда могла бы оставить по себе лучшее историческое имя, если бы она приняла деятельное участие в той великой оборонительной войне, которую Гора вела с внутренними и внешними врагами. Но она предпочла мешать Горе в проведении энергичных мер, не будучи в то же время в состоянии рекомендовать республике другие и лучшие меры. Поэтому-то она и пала после восстаний 31 мая и 2 июня. Гора может вполне спокойно взять на себя ответственность за эти бескровные восстания, так как они являлись результатом безусловной необходимости.

2 июня 1793 года закончился период господства жирондистов в конвенте и начался период террора, который называют также периодом ужаса. Гора, опираясь на народные массы, господствовала в конвенте и держала, таким образом, в своих сильных руках весь законодательный и административный аппарат государства. В конвенте разыгрался еще эпилог к драме 31 мая, так как семьдесят три члена его подняли протест против изгнания жирондистов и воздержались от всяких голосований. Но с того времени борьба партий в конвенте прекратилась надолго. Раздавалось меньше красивых речей, но тем грандиознее были труды, исполненные конвентом как в его комитетских заседаниях, так и во время общих собраний.

Гора, захватившая в свои руки господство над всем и взявшая на себя ответственность за все, чувствовала, что при данном необыкновенном положении вещей, при наличности массы внутренних и внешних врагов надо действовать единодушно. В партии Горы можно было отметить три течения, группировавшиеся вокруг трех вождей демократии: вокруг Дантона, Робеспьера и Марата. Различия между ними в эту эпоху выступали еще не совсем ясно; впоследствии же они должны были стать причиной расколов и крупных катастроф. Под влиянием партийных раздоров жирондисты упустили из виду благо республики; Гора была настолько великодушна и патриотична, что думала только об одном, а именно, о спасении республики от опасностей, грозивших ей внутри и извне. Эта могучая демократическая партия бросилась для спасения свободы в зияющую пасть революции подобно тому, как некогда бросился в пропасть римлянин Курций. Пожертвовав собою, она одержала победу.