Марат предстал перед судом с полной уверенностью в своей невиновности и держал себя не как обвиняемый, а как обвинитель жирондистов. Революционный трибунал единогласно оправдал его.

При выходе из здания суда Марат был встречен громадной толпой; его подняли на украшенные цветами носилки, на голову надели ему венок и с торжеством понесли к конвенту. Там он снова занял свое место. Выступил бородатый сапер и обратился к конвенту с следующими словами: «Мы приводим к вам обратно Марата. Марат был всегда другом народа, и народ будет всегда другом Марата. Если должна пасть голова Марата, то прежде падет голова сапера». Он поднял свой топор, и народ двинулся процессией по залу заседания, между тем как Марат с ораторской трибуны заявил конвенту, что он возвращается с восстановленной честью.

Этот процесс был прелюдией к падению жирондистов, и требование исключения 22 стало паролем для Парижа и провинции. В то время как жирондисты опирались на конвент и департаменты, Гора обращалась к парижскому народу. В том, каков будет исход этой борьбы, не могло быть сомнения.

На северной границе Франции было сосредоточено очень много союзных войск. Клерфэ и неспособный принц Иосия Кобургский командовали здесь австрийскими войсками, а герцог Йоркский – английскими. Данпьер, занявший место Дюмурье, очутился в очень затруднительном положении. Армия была дезорганизована, и с нею было нелегко решиться на открытый бой. Произошло несколько мелких стычек, и в одной из них Данпьер был убит. Его место занял Кюстин, который раньше не был в силах ни удержать за собою Франкфурта, ни воспрепятствовать пруссакам осадить завоеванный им Майнц. Он укрепился в так называемом «цезаревом лагере» у Камбре, но должен был очистить это место. Его неспособность выступила тут с полной очевидностью, а плохой образ действий привел его на эшафот.

Опасность приняла грозные размеры, и, если бы теперь командование союзными войсками перешло к энергичному полководцу, Париж и республика попали бы в очень тяжелое положение. Но Иосия Кобургский, Клерфэ, герцог Йоркский и герцог Брауншвейгский были не особенно опасными врагами. К счастью для Франции, эти неспособные полководцы взялись за осаду крепостей и дали, таким образом, республике время для вооружения; а время было необходимо, так как массовое ополчение должно было еще быть собрано. Пруссаки стояли под Майнцем, герцог Йоркский под Дюнкирхеном, а герцог Кобургский – под Мобежем.

Благодаря этому, конвент мог располагать небольшим промежутком времени, который он использовал с поразительной энергией. Воодушевление народа росло вместе с ростом опасностей. А опасности все увеличивались, так как теперь, увидев борьбу партий в конвенте, внутренний враг тоже поднял голову.

Комиссары по делам набора были во многих департаментах встречены крайне недружелюбно. Лион, Марсель и Бордо были приверженцами жирондистов. Особенно Лион проявлял резкую антипатию к партии Горы. Купечество этого города не хотело приносить никаких жертв для демократии. Этот город поднялся против своего якобинского муниципалитета и свергнул его в тот самый день, когда в Париже были свергнуты жирондисты. Восстание Лиона против конвента вызвало продолжительную кровавую междоусобную войну.

Но значительно страшнее была опасность, грозившая со стороны Вандеи. Мы уже вкратце обрисовали общее состояние этой провинции. Тут дворяне и отказавшиеся от присяги священники не сочли для себя нужным эмигрировать, так как народ был до того предан своему дворянству и духовенству, что правительственные учреждения, поскольку они сами не стояли на стороне роялистов, не пользовались никаким уважением и авторитетом. Демократическим идеям в этой стране не было места, и феодализм, казалось, продолжал тут после 1789 года процветать, точно никакой революции и не было. Получалось такое впечатление, будто в этой провинции нашла себе приют старая Франция. Здесь, согласно патриархальным обычаям, дворяне и крестьяне занимались сообща охотой, и поэтому крестьяне были тут хорошими стрелками; а это обстоятельство сыграло крупную роль во время восстания. Крестьяне были тут мелкими наследственными арендаторами, и их хозяйства давали в среднем ежегодный доход в 500–600 франков; часть дохода они уступали своим помещикам. Население, доходившее в своей набожности до изуверства, было довольно своими скудными доходами, так как его приучили в ограничению своих потребностей. Дворянство и духовенство пользовались очень большим уважением среди этих простых и ограниченных крестьян. Конвент мог, пожалуй, повести себя более умело по отношению к Вандее, но столкновение было неизбежно, так как дворяне и священники после казни короля беспрерывно восстановляли Вандею против конвента.

Поводом к восстанию послужило решение конвента созвать массовое ополчение. Вандейцы не хотели бороться за республику. Комиссары и офицеры, отправленные сюда для произведения набора, встречали повсюду скрытую вражду или открытое сопротивление. В деревне Машкуль офицер, руководивший делом набора, был убит, и восстание распространилось с неимоверной быстротой по всей провинции. Повсюду республиканские отряды подвергались нападению и беспощадно истреблялись. Вандейцы проявили уже в самом начале восстания поразительную жестокость и фанатизм. Они вели войну со своеобразной тактикой, причем значительную помощь оказывал им характер их местности. Они стреляли в республиканцев из-за кустов и деревьев и легко приводили их своими меткими выстрелами в замешательство: тогда они выскакивали с диким криком и избивали республиканцев тяжелыми дубинами. Вскоре у них нашлись популярные вожаки, как, например, бывший извозчик Кателино, лейтенант Шаретт, лесничий Отофле, Боншан, Лектор и Ларош-Жакелен. Вначале восстание шло успешно уж по одному тому, что для подавления его конвент отправил совершенно неспособных генералов. Англия поддерживала повстанцев деньгами, так что вскоре восстание было вполне организовано и целью его было провозглашено восстановление католической церкви и возведение на престол Людовика XVII, малолетнего сына Людовика XVI, который вместе с матерью находился тогда в тюрьме.

Обе стороны вели войну со страшной жестокостью. Восстание Вандеи поставило республику в такое опасное положение, что конвент решился на самые крайние меры. Этому сопротивлялись жирондисты, и таким образом восстание в Вандее стало одной из причин гибели этой партии, некогда выступавшей с таким рвением против двора.

Конвент принял самые строгие меры. За участие в каком-нибудь народном волнении всякий священник и дворянин объявлялся стоящим вне закона; все лица, пользовавшиеся в прежние времена определенными привилегиями, должны были быть обезоружены; эмигранты изгонялись из страны навсегда и в случае возвращения наказывались смертной казнью.

Против всех этих мер можно было с точки зрения гуманности и свободы сделать много возражений; но Гора не стала в это время заниматься рассуждениями, так как дело тут шло не о том, чтобы исследовать и устанавливать теории, а о том, чтобы спасти во что бы то ни стало республику. Конвент решил принять эти меры, так как других он не знал. А жирондисты постоянно противились всем энергичным мерам, предложенным в этот чрезвычайно критический момент Горою. Им казалось, что партийные распри и их доктрины стоят выше, чем Франция и республика. Образ действий этой партии до крайности озлоблял парижское население, завоевавшее Франции ее свободу, и озлобленный Париж, как мы увидим ниже, уничтожил эту партию.