— Сражаются.

— Не должны сражаться, ведь федералы бегут. Зачем сражаться?

— А сражаются.

Небо становилось все темнее, а грохот — громче; теперь различались отдельные взрывы. Погонщики свернули на обочину, чтобы пропустить бегущих конфедератов.

Навстречу Розмари и Джошуа катилась волна госпитальных телег, дезертиров с перекошенными лицами, ходячих раненых. Офицеры-полицейские ругались и плашмя били бегущих дезертиров саблями. Те уворачивались, шли в обход полем, но все равно двигались на юг.

Морозный Млечный Путь протянулся по небу до самого горизонта, где тонул в красноватом пушечном дыму.

— Я — жена капитана Хейнза. Из части генерала Шталя. Сэр, вы не знаете моего мужа?

— Простите, мэм.

Стрельба прекратилась.

— А мой брат, Ретт Батлер, у генерала Форреста. Вы знаете Ретта Батлера?

— Мэм, я служил под командованием генерала Бейтса.

Джошуа остановился на обочине и снял шляпу.

— Мисс Розмари, конь больше не может идти.

Текумсе стоял, широко расставив ноги и опустив голову.

— Мы с ним немало прошли вместе с вами и мистером Джоном, — сказал Джошуа. — Но дальше не пойдем.

Розмари двинулась дальше в звездную ночь одна.

Там, где сражались две великие армии, теперь мерцали тусклые огни ламп — кто-то ходил с ними по полю. Местами на холмистой равнине горели костры. В воздухе пахло словно жженым перцем и кровью — Розмари чувствовала ее густой, кисловато-солоноватый привкус.

Лица мужчин, помогающих раненым, были черны от пороховой гари.

— Мой муж в бригаде генерала Шталя, — обратилась к ним Розмари.

У молоденького санитара белки глаз сверкали словно у менестреля, намазавшего лицо ваксой.

— Мэм, боюсь, генерал Шталь убит. Они стояли в самом центре, между домом и хлопкочесальной машиной.

Рассвет притушил огни фонарей и костров. Раненые просили пить. Землю покрывала изморозь.

Розмари попыталась остановить кровотечение одному офицеру, перетянув ремнем бедро выше рваной раны. Лужица уже вытекшей крови подернулась льдом. Офицер дернулся, втянул в себя воздух и умер.

Встало солнце. Из Франклина подошли жители, помочь и ужаснуться открывшейся картине.

Как Джон Хейнз был одет? Был ли он по-прежнему крепким мужчиной? Может, он отрастил бороду? Розмари узнала бы мужа сразу — по походке или манере держать голову, но в груде мертвых тел отличить одного человека от другого не могла.

На пригорке, перед брошенными окопами федералов, лежало еще больше убитых.

Раненый юноша приподнялся на локте.

— У меня нет воды, — сказала Розмари, — мне очень жаль.

На лицах убитых застыло разное выражение: мрачное, решительное, а у кого-то даже веселое, будто они смеялись над какой-то шуткой. Три солдата стояли на коленях возле погибшего товарища и плакали.

Другому молодому раненому она сказала:

Скоро тебе помогут. А у меня нет воды. Прости.

Мимо прошли санитары с носилками.

— Я ищу мужа. Можно, я подниму тряпицу с лица и посмотрю?

Перед бруствером федералов было ощетинившееся пиками укрепление, на котором в разных позах тоже застыли люди. Пожилая женщина спросила, не видела ли Розмари ее внука, Дэна Аллана Раша.

— Мы назвали его Дэн Аллан, потому что и отца звали Дэном.

— Простите, матушка, я не видела вашего внука. Я ищу мужа. Капитана Джона Хейнза.

— Внучек был такой жизнерадостный… — Женщина улыбнулась, — Говорят, он тут полег где-то.

Два всадника двигались вдоль бруствера.

Розмари изо всех сил замахала им.

— О, слава богу! Ретт! Ретт!

Всадники подскакали, брат спешился и обнял ее.

— Розмари! О Розмари! Как бы я хотел, чтобы ты ничего этого не видела!

— Ретт! Слава богу! Дорогой брат, ты жив!

Мундир Ретта был порван и в грязи, но брат оказался не ранен. Милостивы небеса!

— Я не нашла Джона. Ретт, ты знаешь, где он? — спросила Розмари, отбрасывая волосы от лица, — Может быть, он ранен…

— Да, может быть.

— Скорее всего, убит, — добавил его спутник, сплюнув струю табачной жижи.

— Заткнись, Арчи, — сказал Ретт.

Деревянная нога человека с дубленым лицом, сопровождавшего брата, упиралась в импровизированную петлю.

У него были плохие зубы бедняка и неулыбчивые губы человека, побывавшего в переделках.

Ретт покачал головой.

— Розмари, хуже этого я ничего не видел.

— Значит, вы не бывали в наших тюрьмах, — вставил его спутник.

— Арчи, поезжай на позиции федералов, — показал рукой направление Ретт, — и собери все магазинные винтовки, что найдешь.

Когда Арчи ускакал, Ретт произнес:

— Китайцы верят, что если спасешь человеку жизнь, то связан с ним навеки, — Взяв ледяные руки сестры в свои, он согрел их, — Дорогая Розмари, достанет ли тебе сил вынести все это?

Она кивнула, и Ретт помог ей сесть на коня.

Ров перед бруствером федералов битком был набит телами; мертвые стояли так плотно, что даже не падали. Солдаты и гражданские растаскивали их в стороны, чтобы извлечь раненых.

Розмари спросила:

— А Джон теперь носит бороду?

— Он чисто бреется.

Розмари не думала, что ей когда-нибудь доведется увидеть мозги человека в снесенном наполовину черепе или юношу, почти подростка, с аккуратной дыркой от пули в центре лба, по краям опаленной порохом. Пошатнувшись, она ухватилась за лошадиную гриву и уткнулась в нее лицом.

— Я в отчаянии, Ретт. Дорогой брат, мы с Джоном оказались так далеко друг от друга.

— Джон часто говорил о тебе. Он всегда любил тебя.

Розмари отерла слезы, и тут они въехали во двор фермы, где столько лошадей и людей лежали мертвыми. Прежде это была крепкая небольшая ферма, но теперь все строения — амбар, дровяной сарай, курятник, сам фермерский дом — были изрешечены сотнями пуль. Мертвый солдат-федерал был пригвожден к стене дровяного сарая штыком, вонзившимся ему в шею.

Когда Ретт вытащил штык, мертвый солдат опустился на землю со стонущим звуком — вышел накопившийся газ.

Я знал, что этим кончится. Знал! Что за сентиментальный порыв толкнул меня сражаться за «Славное Дело»? Слезы на почерневших от пороха щеках прочертили дорожки.

— Генерал Худ был не в духе. Федералы выскользнули из его сети, а он не желал дать им уйти, — шепотом продолжал Ретт. — «В атаку! Докажите, что вы не побоитесь их укреплений!» Двадцать тысяч человек двинулись маршем прямо на пушки федералов. С развевающимися знаменами, офицеры размахивали саблями, и представь, Розмари, — глаза Ретта снова наполнились слезами, — оркестры играли «Дикси». «В Диксиленде я останусь. Чтобы жить и умереть в Дикси». О Розмари… И это еще не все плохие новости, сестренка. Сын Красотки Уотлинг, Тэзвелл, тоже вступил в армию. По моему глупейшему примеру.