Три коротких слова - Эшли Родс-Кортер

У меня было больше десятка «мам». Меня родила Лорейн Родс, удочерила Гэй Кортер; остальные по очереди заполняли образовавшуюся между ними пустоту. Некоторые «мамы» были добры ко мне, иные были со странностями, а одна – Агата Шпиц – оказалась сущей ведьмой. Где бы я ни жила, я мечтала вновь оказаться рядом с мамой. Поначалу я виделась с ней довольно часто, но затем нас по необъяснимой причине разлучили на целых два с лишним года.

Я помню, с какой радостью бросилась к маме после бесконечной разлуки и всего, чего я натерпелась у Шпицев.

«Родное мое солнышко, единственная моя! Слушайся эту тетю, хоть она тебе и не мама. Я твоя родная мама, и я всегда буду любить тебя». Она обещала, что скоро мы снова будем вместе. Скоро! Как часто я слышала это слово, сколько в нем было теплоты и покоя! «Скоро я вернусь, – обещала мама. – Скоро я вернусь – с подарками. Скоро мы уедем домой».

Скоро, скоро, скоро… Я напевала эти слова как колыбельную, засыпая, твердила как мантру, оставаясь одна, повторяла как заклинание, когда ожидание новой встречи затягивалось и меня одолевали сомнения. Мама меня любит. Я – ее родное солнышко. Она скоро вернется. Скоро! Да, вернется. Доверчивая и наивная, я всегда верила ей и отчасти верю и теперь.

Два самых плохих дня в моей жизни соревнуются за пальму первенства: тот, когда меня разлучили с мамой, и тот, когда четыре года спустя меня отдали на воспитание Агате Шпиц. За три недели до расставания мы – мама, ее муж, мой брат и я – уехали из Южной Каролины во Флориду. Мне было три с половиной года, и я лежала на заднем сиденье машины, глядя, как капли дождя складываются на окнах в причудливые узоры.

Мой младший брат Люк сидел в детском автокресле, которое никто не потрудился закрепить, и когда отец Люка делал очередной крутой поворот, кресло съезжало в сторону, прижимая меня к двери. Люк носил кардиомонитор, но, должно быть, лишь от случая к случаю, потому что я помню, как нацепила этот аппарат на своего любимого говорящего мишку.

Пока не появился Дастин Гровер, мы жили в трейлере с мамой и ее сестрой-близнецом, Лианной, которая ради меня бросила школу. Мама и тетя Лианна были совсем непохожи друг на друга – разные волосы, разный цвет глаз, – однако для меня сходство не играло большой роли: тетя Лианна нянчилась со мной ничуть не меньше, чем мама. Я никогда не поднимала шум, если одна из них уходила, передав меня другой. Я устраивалась под боком у тети Лианны, и она перебирала пальцами мои кудряшки, болтая по телефону.

Маме не было и восемнадцати, когда я родилась. Им с сестрой, как всем подросткам, вероятно, хотелось тусоваться с друзьями, а не менять подгузники. Тем не менее они ходили на работу в разные смены и по очереди присматривали за мной. Старшеклассники из окрестных школ охотно наведывались в наш дом-прицеп, где не бывало взрослых.

Однажды вечером я смотрела по телевизору мультики, понемногу добавляя громкости, чтобы перекрыть шум.

– Сделай тише. Тише сделай, я сказала! – прикрикнула мама.

– Сами бы заткнулись, – ответила я. Мама и ее дружки так и прыснули.

Мне было два года, и я постепенно впитывала язык и привычки несовершеннолетних хулиганов, примеряющих на себя взрослые роли. Я пыталась им подражать, чем обращала на себя внимание, а мама хвасталась, как рано я стала ходить на горшок и внятно говорить.

Мама не обременяла себя лишними заботами. Она была целиком поглощена собой и не слишком беспокоилась о моей безопасности. Усаживая меня в детское автокресло, она пристегивала меня ремнями, но закрепить кресло на сиденье было нечем: в ее стареньком фургоне ремни безопасности попросту отсутствовали. Мне рассказывали, как однажды, еще в Южной Каролине, мы с мамой ехали по старой изрытой дороге. Мама неслась по ухабам, не снижая скорости. На одном из них машину подбросило, незапертая дверь распахнулась, и я вместе с креслом вывалилась на дорогу, перевернулась несколько раз и упала на бок. Мама развернула машину и тут увидела на обочине меня, все еще пристегнутую к автокреслу.

Когда появился Дастин – все звали его Дасти, – атмосфера в доме изменилась, и тетя Лианна стала реже бывать со мной. Дасти был переменчив, как океан: в одно мгновение легкая зыбь могла перерасти в хлесткие волны. Когда он орал, я съеживалась от страха. Он вбил себе в голову, что ему с порога следует подавать горячий ужин, но мама подолгу возилась со мной, и зачастую ей не хватало времени на все остальное.

– Даже пирог не можешь испечь по-человечески! – взъярился Дасти, заметив пригоревший низ пирога, и запустил форму для выпечки в стену.

Как обычно, когда назревала ссора, я пряталась под одеяло, в надежде, что оно укроет меня от ругани и драки. Уставившись сквозь дыру в одеяле на какой-нибудь предмет, например, на брошенный на полу ботинок, я отгораживалась от всех проблем.

Однажды мама задремала, а когда проснулась, обнаружила, что Дасти и тетя Лианна сидят бок о бок перед телевизором. Мама появилась как раз в тот момент, когда они, хихикая, щекотали друг друга.

– Как ты можешь! Он ведь отец моего ребенка! – набросилась она на сестру.

– Сама-то в это веришь? – огрызнулась тетя Лианна и с грохотом захлопнула за собой дверь.

Прошло несколько недель, а она все не возвращалась, и я так сильно скучала по ней, что наматывала свои кудряшки на пальцы, представляя, будто тетя рядом.

Вскоре родился Томми. Мама принесла его в желтом одеяле и разрешила поцеловать крошечные пальчики. Больше я ничего не помню, потому что через два месяца Томми не стало. Иногда мне кажется, что он мне приснился, а то и вовсе был куклой, которой не разрешали играть. Когда я видела его в последний раз, он уже перестал двигать ручками и весь посерел. Мы сидели в комнате и по очереди держали его на руках. Потом Томми положили на перинку в ящик.

Вскоре после того, как пропал Томми, мама снова забеременела. Еще через пару месяцев она вышла замуж за Дасти, и какое-то время – очень недолго – мы были похожи на счастливую семью. Но Люк родился недоношенным: всего через девять месяцев после рождения Томми. Таким образом, маме не было и двадцати, а она умудрилась родить троих детей чуть менее чем за три года.

Но у Люка хотя бы был отец, в отличие от меня. При рождении мой новый братик весил всего два фунта. Мама вернулась домой без него.

– А где же ребеночек? – спросила я.

– Побудет в больнице, пока не окрепнет, – объяснила мама.

Однажды ночью я проснулась от маминых всхлипываний. Дасти хотел ее утешить, однако мама его оттолкнула:

– Это все ты виноват! Ты меня ударил! – выкрикнула она.

Прижимаясь к маминому животу, похожему на сдутый мяч, я спросила: