В 1991 году в Москве пропали все продукты. Каких только блюдне изобретали предприимчивые хозяйки в те голодные времена. В одном доме меняугостили самогонкой из томатной пасты, в другом – пирожками с колбасой по дварубля двадцать копеек. А котлеты из хлеба и макароны домашнего приготовления?Поэтому, когда в одно прекрасное утро дверь на наши кафедры распахнулась исекретарша декана прокричала: «На углу дают цыплят!» – все преподавателипомчались в магазин.

Выстроилась длинная очередь, естественно, понеслись крики«На всех не хватит!», «Больше двух не давайте!». Честно отстояв два часа, яполучила тушку странного животного. Доставшаяся добыча оказаласьтемно-коричневого цвета. Мясо как у куропатки, но ноги явно куриные. Худыебедра и угрожающе желтые когти. Маленькая головка с закрытыми глазкамибезвольно моталась на будто тряпичной шейке. Сквозь пупырчатую жесткую кожу состатками перьев прощупывались ребра. Несчастную птичку хотелось прижать кгруди и пожалеть, она явно скончалась от голода и жестокого обращения. Никакихассоциаций с едой куренок не вызывал. Но я все равно приволокла добычу домой.

Робкая Оля, тогда еще не жена, а просто невеста, тихопоинтересовалась:

– Его надо съесть? – И прибавила: – Жалкопочему-то…

Но мы с Наташкой были полны энтузиазма.

– Подумаешь, – деловито заявила подруга, – онуже все равно умер. Бульон из доходяги не сваришь, а вот пожарить вполне можно.Значит, так – голову отдаем кошке, когти – собаке, остальное на сковородку.

Она загремела кастрюлями, потом принялась потрошить убогогокуренка. Сначала слышался мерный стук ножа, потом вдруг Наталья спросила:

– Дашка, ты помнишь, когда Сталинград переименовали вВолгоград?

– Году в 59-м или 60-м, а зачем тебе?

– Гляди, – сообщила Наташка и сунула под ностщедушную цыплячью лапку. Ее, как браслет, обхватывал кусочек картона. «Складномер восемь. Сталинград» – стояло на нем красным шрифтом.

Оторопев, мы уставились на мумию, купленную мной в качествепарного бройлера.

– Это сколько же бедолаге лет? – присвистнулаНаташка.

– Если считать, что Сталинград переименовали в 1960году, то тридцать один, – тут же вычислил Кеша.

– Старше меня, – вздохнула Оля.

– Возьмите энциклопедический словарь дапроверьте, – посоветовала я.

Дети приволокли толстый том и принялись азартно листатьтонкие страницы.

– 1961 год, – объявила Оля, – а до 1925-гогород назывался Царицын.

– Наташа, покрути его, вдруг где-нибудь на животе стоитштамп «Царицын», – захихикал Аркадий.

– Господи, – ужаснулась подруга, – где же этонесчастье пролежало столько лет?

– Стратегические запасы, – важно сообщил Кеша, –хранили на случай атомной войны, а может, просто забыли про птичек, а сейчас всвязи с голодовкой поскребли по сусекам да отрыли…

– Не можем же мы его съесть, – засомневаласья, – как-то неприятно жарить исторический экспонат! А что тогда делать сцыпленком?

– По-моему, – робко сказала Оля, – надо егопохоронить с почестями, ей-богу, он это заслужил.

И мы, взяв маленькую лопатку, спустились во двор, где ипогребли измученное тельце возле забора.

– Спи спокойно, бедный куренок, – сказалКеша, – всегда не любил кур поедать, а теперь вообще не смогу. Может,табличку поставить: «Цыпа Сталинградский»?

Так у нас в доме появилось крылатое выражение, обозначавшеенесъедобные продукты.

Курица, приготовленная Маней, совершенно не походила на«Цыпу Сталинградскую». Я оторвала крылышко и, пережевывая ароматное сочноемясо, тихонько спросила:

– Повара тоже вызывала?

– Нет, – также шепотом ответила Маня, – это иправда сама.

– Расскажи, как готовила, – потребовала неуслышавшая наш диалог Ольга.

– Ну просто. Взяла пачку соли, высыпала на сковородку,а сверху положила тушку.

– Пачку соли?! – изумились мы с Зайкой.

– Именно, – кивнула Маруся, – простовытряхиваешь килограмм соли, а сверху шлепаешь курицу. Потом в горячую вдуховку, и – крэбс, фэбс, пэкс – ужин готов.

– Где же ты взяла рецепт? – поинтересоваласьОльга.

– В Интернете, – ответила Маня, ухватывая пятоепирожное.

Мы переглянулись с невесткой.

– Да, Манюня, – заметила Зайка, – ты в жизнине пропадешь!

На следующий день я приехала в Крылатское – узнать, кто этотКотэ, проживающий на шестнадцатом этаже.

Лифт поднял меня ввысь, и я уперлась носом в стеклянныедвери с четырьмя звонками. Интересно, в какой квартире находится нужныйперсонаж?

Я ткнула пальцем наугад. Створка распахнулась, и я вошла вдлинный холл, заставленный велосипедами, коробками и старой мебелью. Налестничную клетку глядели четыре одинаковые, обитые черным дерматином двери.Одна распахнулась, и на пороге появилась личность, при виде которой я почтипотеряла сознание.

В проеме, закрывая собой почти все свободное пространство,стоял звероподобный мужик явно «кавказской национальности». По причине теплойпогоды он не надел ни майку, ни рубашку, и взору открылась поросшая чернымиволосами жирная грудная клетка. В зарослях виднелась татуировка – какие-то лицаи надписи. Хозяин почесал огромной рукой плоскую, почти бритую голову, поскребв двухдневной щетине и неожиданно вежливо осведомился:

– Вам кого, мамаша?

Я чуть не лопнула от злости. Видали сыночка! Да он менявсего лет на десять младше, не более. Обычно в таких случаях тут же ставлюнахалов на место. Но только не такого типа. Добродушный голос не может никогообмануть. У мужчины лицо дикого зверя – злое, напряженное и бесконечно опасное.

«Уноси, Дарья, ноги, пока цела», – шепнул мне внутреннийголос, и первый раз в жизни я решила его послушать.

– Вы отец Алены Верещагиной? – спросила я идобавила: – Почему она пропускает занятия?

– Не знаю никакой Алены-шмалены, – сообщилверзила, с хрустом потягиваясь. – Ошиблась, дорогая. Тебе какую квартирунадо?

– Двести восемьдесят первую, – быстро сообразилая.

– Не ту кнопку нажала, дорогая, их дверь направо.