– На эти деньги мы смогли взять гинеколога, адвоката иеще одну няню. Купили памперсы и новое постельное белье, опять же обзавелисьхорошей мебелью, – перечисляла Жанна Яковлевна. – Дело, конечно,подсудное, но, скажите, кому мы сделали плохо? Дети, несчастные, если бы не«Милосердие», погибли бы в помойках. А мы всех спасли и устроили: кого в нашисемьи к положительным достойным родителям, ну а некоторых отправили в Америку,Германию и Францию, просто в великолепные условия. Груднички вырастут и знать неузнают про то, что сопутствовало их рождению. Да за деньги, вырученные заодного такого младенца, я еще десяти смогу помочь, а там, глядишь, и для женщинприют открою… Ну что тут плохого? То, что государство налогов недополучит? Таконо нас и так ограбило. Знаете, сколько денег на ребенка в детском домеотпущено? Двести пятьдесят рублей!

– В день? – спросила я.

– Ха, – фыркнула врач, – в месяц! Вот икрутись как хочешь. Думай, то ли ботинки воспитанникам покупать, то ли чулочки,то ли пальтишки… Про еду вообще молчу. В супе лапша за лапшинкой гоняется сдубинкой. А Анна Степановна старается изо всех сил…

Запыхавшись от страстной речи, женщина перевела дух.

– Неужели никто никогда не интересовался, откуда уцентра столько денег?

– Оформляем как пожертвования анонимныхспонсоров, – сообщила Савостина, – все просто.

– А девочка Оля откуда взялась?

Жанна Яковлевна снова приобрела пепельный цвет лица ипочему-то нервно взглянула на телефон.

– Ей-богу подбросили, иду на работу – смотрю, у дверейспит на старой куртке от тренировочного костюма.

Никакие мои просьбы и увещевания не пробили брешь в глухойзащите. Савостина на все лады повторяла, что Оля просто лежала у ворот. Ниугрозы, ни предложение денег не поколебали врача. Она только упорно твердила:

– Клянусь всеми святыми, подбросили.

Устав от бесплодных разговоров, я пошла на выход и на порогесообщила:

– Я вам абсолютно не верю, приду еще раз завтра и, еслине скажете правду, доложу начальству о вашей «торговле».

Но Савостина неожиданно проявила твердость.

– Наговаривайте на меня сколько угодно, у нас вседокументы в порядке и доказать что-либо очень и очень трудно. А станетепакостить, сообщу, что вы вымогали у меня взятку, и свидетелей приведу. Так чтоуходите подобру-поздорову, вам незачем больше появляться, ничего я не боюсь.

«Да, – подумала я, закуривая на лестнице, – ничегоне боишься, кроме одного – честно сказать, кто велел отдать Полину».

За дверью послышался голос Савостиной:

– Котэ?

Ага, звонит по телефону. Я приложила ухо к филенке. Ну, спасибовам, московские строители, за двери из картона. Слышно так, будто стою вприхожей.

– Послушай, – взволнованно говорила ЖаннаЯковлевна, – во что ты меня втравил? Говорил, никаких сложностей не будет,а сейчас приходила баба из прокуратуры, въедливая такая, интересоваласьдевочкой.

Воцарилось молчание. Потом Савостина ответила:

– Нет, не сказала, но пообещала завтра опять появиться.Сейчас к тебе приду, не по телефону же говорить.

Я понеслась вниз по лестнице и села в «Вольво», радуясьтонированным стеклам. Примерно через полчаса Жанна Яковлевна вышла из подъезда.На ней был дешевый китайский костюм, на ногах растоптанные тапки изкожзаменителя. Похоже, она и впрямь все деньги вкладывает в центр.

Я завела мотор и последовала за ней. Очевидно, ей не приходилав голову мысль о возможности слежки, потому что она ни разу не оглянулась, апросто села в подошедший троллейбус.

Я пристроилась сзади и медленно двинулась по маршруту,тормозя на остановках. Минут через сорок троллейбус добрался до Крымского иразвернулся на кругу. Люди стали выбираться из машины, Савостина вылезлапоследней и почти побежала к семнадцатиэтажному блочному дому с синимипанелями. Я вошла за ней в подъезд и подождала в тамбурчике, пока не услышаласкрип поднимающейся вверх кабины. Тогда я приблизилась к лифту и стала смотретьна окошечки над дверью, там мелькали номера этажей. Лифт добрался дошестнадцатого и замер. Отлично! Теперь можно ехать домой, а завтра узнаю, вкакой квартире живет этот самый Котэ. Сдается, он не последнее лицо в даннойистории.

Вспомнив, что в доме две маленькие девочки, я купила подороге коробку с пирожными и мягкие игрушки и порулила в Ложкино.

Холл поражал невероятной, просто хирургической чистотой. Вгостиной и столовой тоже все сверкало и переливалось. Занавески, ковры,плафоны, окна – нигде ни пылинки. Собаки бросились ко мне, распространяя запахшампуня.

– Одного не понимаю, – поразилась Ольга, отрываяглаза от газеты, – как Маруська за один день ухитрилась все вымыть.Представь себе, она даже за батареями вычистила!

Сидевшая в кресле Маня довольно улыбалась, потом увиделакоробку с пирожными и завопила:

– Мусек, а корзиночки с белым кремом купила?

– Чем это у нас так вкусно пахнет и где Капа сдетьми? – спросила я, глядя, как Манюня откусывает сразу от двух пирожных.

– Дети спят, ты на часы погляди, – вразумила меняЗайка.

И правда, уже десять, день пролетел незаметно.

– А Капа так устала, – сообщила Манюня, облизываявымазанные пальцы, – представляешь, девчонки повалили в больнице какой-тошкаф! Небось крику было! В общем, она тоже спит без задних ног, а пахнеткурицей, между прочим это я приготовила!

Я мгновенно сдернула салфетку, прикрывавшую большое блюдо, иобомлела! В центре, выставив ножки, лежала аппетитная курочка-гриль споджаристой хрустящей корочкой. Привлекательную тушку окружали отварныекартофелины, посыпанные укропом.

Мой бедный голодный желудок, в который за целый день упалатолько одна чашка кофе без сахара, судорожно сжался, рот наполнился слюной, каку собаки Павлова.

– Да уж, – заметила Ольга, – приходитсяпризнать, что Манька обошла меня по всем статьям. Что в уборке, что в готовке,просто талант! Глянь, какая хорошенькая птичка, это тебе не цыпленок изСталинграда!