Я скорчила гримасу:

– Здесь сыро.

– Я прикажу развести огонь.

Сомневаюсь, чтобы тут кто-то топил с тех пор, как умерла леди Мод. Кстати, не на этой ли кровати это произошло?

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке. – На ум пришла унылая максима: раз уж постелил постель, укладывайся в нее, ничего не поделаешь.

Но когда Томас поймал момент, чтобы прижать меня к себе и поцеловать в губы, я была более чем покорна. Что ж, если у человека нет выбора, покорность и смирение – замечательный выход.

Через два месяца, когда март уже украсил кончики веток на живых изгородях зелеными точками распускающихся почек, Томас покинул Йоксхолл, отправившись в городок Сэндвич, где Эдуард собирал свой флот, чтобы разобраться с кастильскими военными кораблями, пиратствовавшими в Проливе. Я же решила остаться в Йоксхолле.

– Вы уверены в этом?

– Абсолютно.

В то время я носила нашего первого ребенка. Томас не терял времени зря, поспешив обеспечить себя отпрыском, который бы унаследовал его имя и имущество. Я надеялась, что наше дитя это оценит.

– Главное – постарайтесь вернуться сами, – добавила я. – Если же при этом удастся еще и добыть что-то существенное для своего наследника, я буду просто в восторге.

Таким образом, пока Томас принимал участие в битве при Винчелси, где кастильский флот был разбит, я ждала рождения ребенка, отказываясь отправляться в добровольное заточение до самого церковного ритуала очищения родильницы, – впрочем, таков был жребий большинства женщин из королевской семьи. Мне рассказывали, что многие жены наблюдали за сражением с прибрежных скал, но меня это не интересовало. Мне предстояло свое собственное сражение в комнате, пропитанной запахом сырости и плесени, который, наверное, уже никогда не вывести. И на простынях, сплошь зашитых и залатанных.

Мы назвали его Томасом. Томасом-младшим.

Томас, вернувшийся с битвы с возбужденным блеском в глазах после прекрасно проведенной схватки, буквально просиял, увидев своего первого сына и наследника.

– Он будет славным рыцарем. Вы только посмотрите на его руки. Я должен буду купить ему доспехи и коня.

– Только не теперь. Сомневаюсь, чтобы мы могли себе это позволить сейчас.

Томас умолк, задумчиво гладя пальцем детскую головку в аккуратно повязанном белом чепчике, из-под которого выбивались кудри такого же насыщенного цвета, как у Томаса. Лицо моего мужа болезненно скривилось.

– Молитесь Богу о крепком здоровье этого сына. Боюсь, я не могу позволить себе заводить еще детей, пока не началась война, в которой я мог бы принять участие.

У меня было много времени, чтобы обдумать это. И были свои планы. Чего-чего, а возможностей для размышлений на промозглых задворках Стаффордшира у меня было более чем достаточно.

– А что, из тех денег, которые Эдуард должен был выплатить в качестве выкупа, действительно ничего не осталось? – спросила я.

– Заплатив мне первый раз, Эдуард умудрился больше ничего не выплачивать, – признался Томас, что не удивило меня. – Просить меня вернуть ему те деньги он не мог, не запятнав свою честь. В конце концов он просто заявил, что больше платить мне не в состоянии. Войны опустошили казну, сказал он, истощили его финансовые ресурсы. – Томас оторвал взгляд от малыша, размахивавшего руками, и посмотрел на меня. – Я знаю, о чем вы думаете.

– Тогда я скажу это вслух. Не настолько уж его ресурсы истощились, если он продолжает отстраивать свои новые проекты в Виндзоре и в каждом из принадлежащих ему замков. А сколько он еще тратит на то, чтобы подновить одно и переделать другое? Эдуард просто не одобряет того, как вы потратили уже полученные от него деньги. В этом и кроется главная и настоящая причина его отказа.

– Может быть. – Томас протянул младенца няне, которая унесла его с собой, оставив нас одних. – А что касается денег, то их вообще не осталось.

Конечно. Я так и знала. Тот суд разорил его. Разорил нас.

– Выходит, вы больше не удостоите меня тем, чтобы спать со мной?

– А вы что думаете по этому поводу?

– Еще не знаю. По возвращении вы проявили больше интереса к своему сыну, чем ко мне.

– Тогда давайте поправим это. Вы выглядите на удивление цветущей женщиной, хотя и лишены привычных удобств жизни, о которой говорили мне.

После рождения ребенка я прошла церковный обряд и очистилась, поставив свечи в часовне Девы Марии при церкви Святого Петра в благодарность за то, что выжила при родах. Томас действительно был очень внимателен ко мне в постели и весьма энергичен, доставив этим большое удовольствие. В кои-то веки я не обращала внимания на то, что простыни на моей кровати по-прежнему сырые.

– Хорошо быть дома, – запыхавшись, пробормотал он, когда все закончилось.

Реакция моя была практической и подобающей хорошей жене, так что я быстро заставила его попыхтеть еще раз.

Как и следовало ожидать, очень скоро я забеременела вновь, а поскольку перспектив увеличения наших доходов на нужды растущей семьи в ближайшем будущем не ожидалось, я решила, что пора потребовать поддержки своих родственников и возвращения кое-каких долгов.

– Мы возвращаемся ко двору, – объявила я, не став дожидаться, пока мне придется дотачивать мой сюрко для растущего живота.

Томас не возражал, но и не удивился.

– Я все думал, насколько вам еще хватит терпения выдерживать здесь.

– Мое терпение подошло к концу. К тому же у нас есть прекрасный повод показаться там сейчас.

Изабелла наконец-то выходила замуж за Бернара, старшего сына гасконского лорда Албрета. Было договорено, что в ноябре за ней придет корабль, чтобы отвезти ее за море на встречу с ее будущим мужем. Событие это должно было сопровождаться большими торжествами с подношением множества подарков. Эдуард просто сиял от перспективы заполучить себе жениха из такой хорошей семьи. Что думала по этому поводу сама Изабелла, я даже не догадывалась.

Одевалась я очень продуманно и, можно сказать, даже искусно, но так, чтобы, не ущемляя свою гордость, спровоцировать соответствующие комментарии по меньшей мере одного круга влиятельных особ. Я знала, на кого могу положиться в вопросах высокой моды: уж она-то точно обратит внимание на наряды гостей, поскольку речь шла о праздновании ее свадебного путешествия в Гасконь, которое я и собиралась почтить своим присутствием. Томас ничего не заметил; а если и заметил, то у него хватило ума воздержаться от каких-то замечаний. Но первой во дворце меня обняла Филиппа, которая, справившись сначала о моем здоровье и здоровье моего ребенка, оглядела меня с недовольным выражением на лице.

– Постой-ка, я видела это платье по меньшей мере дюжину раз, если не больше.

– И увидите еще дюжину.

Я разгладила ладонями юбки моего котарди насыщенного зеленого цвета, который никогда мне не шел. Правда, заплатки на протертых местах шли мне еще меньше.