– Я хочу у вас кое-что попросить.

Наша публичная свадьба была спешно закончена, и, пока Эдуард не склонил Томаса покинуть меня и присоединиться к новой военной экспедиции по спасению Кале от посягательств французов, я решила выступить со своей просьбой. Томас уже был поглощен деталями предстоящей кампании, о которой ему сейчас рассказывали Нед и мой брат Джон.

– Мне от вас кое-что нужно, – повторила я, потянув Томаса за рукав.

– Нельзя отказывать молодой невесте в день свадьбы, – мимоходом заметила Изабелла. – Тем более если это уже второй такой день. Или даже третий…

Я шутливо оттолкнула ее в сторону. Вопрос был важный, и его нужно было обсудить с Томасом один на один, без посторонних ушей. И подняла я его здесь, потому что не знала, каким может быть следующий шаг Томаса под воздействием убеждений его соратников по ордену Подвязки.

– Если это в моих силах, то я, безусловно, выполню, – сказал Томас, неохотно отходя со мной в сторону. – Но если речь идет о драгоценностях или красивых платьях, то с этим вам придется подождать. Чтобы наконец заполучить вас, мне пришлось буквально разориться.

– Делать такие признания молодой невесте! – Поддавшись неожиданному порыву, я коснулась пальцами его щеки: наконец-то я могла себе это свободно позволить под насмешливыми, но все же снисходительными взглядами всего двора. – Документы с решениями кардинала находятся у вас? – спросила я.

– Да.

– Все?

– За исключением папской буллы, которая хранится где-то у архиепископа Кентерберийского. – Переключившись с мыслей о необходимости побыстрее собрать лучников и пехотинцев на тему нашего разговора, он напряженно сморщил лоб. – Вы что, опасаетесь, что у кого-то остались вопросы касательно нашего брака?

– Нет. Вовсе нет.

Но тело мое помимо моей воли вдруг зябко передернуло от охватившей меня неясной тревоги, напоминавшей первые неожиданные капли дождя в знойный день, – предвестницы приближающейся летней грозы.

– Я сохраню их в безопасности, если это вас беспокоит.

Это действительно беспокоило меня, хоть я и пыталась скрыть.

– Не хотели бы вы отдать их на хранение мне?

– Хотел бы. И с радостью это сделаю.

– А не могли бы вы сделать это прямо сейчас?

– Что, сию минуту? – Брови его удивленно полезли вверх. – Ну, если так нужно…

Выскользнув из залы для аудиенций, где собрались все присутствовавшие на нашей свадьбе, мы направились в комнату Томаса, расположенную в этом же крыле дворца. Здесь было довольно тесно, и ему пришлось немало покопаться в разбросанном военном снаряжении и одежде, прежде чем он вытащил на свет божий небольшой дорожный сундук довольно грубой работы, абсолютно не подходящий для столь важных бумаг. Там они и лежали, грубо смятые, словно не представляли никакой ценности. Будь это оружием, он просто почистил бы его и завернул в ткань до следующего использования.

Вздохнув, я забрала у него сундук.

– Лучше я сама позабочусь о них.

– Почему?

– А почему бы и нет? – Подумав немного, я добавила после небольшой паузы: – Просто сдается мне, что однажды они будут для меня важнее, чем для вас.

– Не могу себе представить, как такое может быть. Если у нас с вами все законно, наши дети смогут вступить в права наследства.

– Я и сама точно не знаю, откуда у меня такое желание. Просто чувствую, что мне нужно держать их у себя. А теперь пойдемте со мной.

– Куда?

– В апартаменты более удобные, чем эта кроличья клетка.

В последующие дни я аккуратно разгладила наши документы, разложила их по порядку и заказала для них хороший сундук, запирающийся на ключ. Я хранила их в своей комнате, а когда отправлялась в поездку, они путешествовали вместе со мной. Зачем такие предосторожности? Мне казалось, что мог наступить момент, когда мне снова придется доказывать, какой из моих браков был законным, а какой – нет. И доказательства всегда должны были находиться у меня под рукой.

Несмотря на все предпринятые мною меры по соблюдению законности, я четко сознавала, что моей репутации нанесен ущерб. Я слышала шепоток в толпе, когда мы с Томасом давали свои клятвы перед нашими представительными епископами. Невесты королевской крови не должны позволять себе быть замешанными в каких-то предосудительных делах, которые вызывают сомнения, законно это было или незаконно, однако в тот день, когда мы консумировали наш брак самым что ни на есть должным образом, я была очень далека от этих мыслей. Мы и так уже прождали этого достаточно долго. Причем это была не койка королевского сокольничего и не тощий походный матрас Томаса, а огромная шикарная кровать Монтегю, которую в свое время привезли в Виндзор то ли Уилл, то ли вдовствующая графиня. С резными столбами по углам, с внушительными свисающими с балдахина кистями и вышитыми геральдическими символами могучего клана Монтегю, она выглядела впечатляюще. Я спала на ней, когда приезжала ко двору. Вот и сейчас решила использовать ее по назначению.

– Это кажется мне странным и неподобающим, – заметил Томас; он все еще был полностью одет и, подняв голову, рассматривал символику Монтегю на пологе балдахина.

– Я спала на ней, и больше ею никто не пользовался.

– Долго же это тянулось!

– Могу я предложить вам снять ваши сапоги?

Наконец-то мы с ним остались одни – два легально женатых человека с прощеными грехами прошлого, – запершись в комнате, где у нас была кровать и уединение частной жизни, которой мы были лишены много лет.

– Я думал о вас, – сказал Томас, послушно садясь, чтобы снять сапоги. – Я думал о вас среди мерзости полей битвы. На бесконечно скучных заседаниях суда в Авиньоне. Думал, когда служил у вас управляющим.

– Выходит, вы думали обо мне все время? – слегка усмехнулась я, чтобы скрыть свою удивительную нервозность. Когда я в своей тонкой нижней сорочке присела на край кровати, мне вдруг не к месту вспомнилось, как неудобно было на койке сокольничего.

– Нет, – признался он с какой-то застенчивой улыбкой, которой я у него раньше никогда не видела. – Иногда я был озабочен и поглощен тревожными мыслями. Вы были для меня маяком, сиявшим в темноте, драгоценным призом, который я случайно выиграл для себя тогда, когда у меня за душой не было ничего, кроме честного имени, моего меча и коня. – Он подвинулся ближе ко мне. – Меня следовало бы выпороть розгами за то, каким образом я взял вас в жены, но как можно было устоять перед убийственной красотой прекрасной юной девушки, какой вы были тогда? И вы отлично знали, что неотразимы. – Он нежно провел по моей щеке своими грубыми затвердевшими пальцами, больше привыкшими держать меч и уздечку. – А вы обо мне думали хоть иногда?

– Да, – сразу же, без задержки призналась я. – Я думала о вас, когда сидела взаперти в Бишеме и когда хотела, чтобы меня спасли. А то, что вас нет рядом, приводило меня в ярость.