Он внимательно посмотрел на меня:

– Готов поклясться, что в вас романтики так же мало, как и во мне. Как душа такой красивой женщины может быть настолько лишена сентиментальности?

– Понятия не имею. Но я совершенно не бесчувственная.

– Ха! – Взгляд его стал задумчивым.

– Разве я не встала рядом с вами, когда вы бросили вызов Эдуарду? Разве ради этого я не отказалась о всего, что у меня было?

Широким жестом я обвела нашу нынешнюю обстановку; комната, куда меня поместили после нашего приезда, когда весь замок был буквально забит важными гостями, была намного лучше сарая с соколами или скромного жилища Томаса, но все равно не шла ни в какое сравнение с роскошью моих покоев графини Солсбери в Бишеме. Кровать тут была впечатляющая, да, но света, пробивавшегося сюда сквозь высокие окна, было мало, а драпировка на стенах никогда не знала руки настоящего мастера своего дела. К тому же кто знает, где нам с ним придется проводить наши последующие ночи?

А потом мои руки попали в плен – как и мои губы. Когда Томас снял через голову мою сорочку, меня начало трясти от тревожных опасений.

– Вы так же девственны, как были тогда, когда мы расстались.

– Разумеется. – Дыхание мое было судорожным и неровным. – А у вас и вправду была шлюха в каждом лагере?

– Ну, не в каждом. А Уилл никогда не пытался затащить вас в постель?

Его губы запечатлели поцелуй на моем плече. Дышать стало еще труднее, но это было так приятно!

– Без особого энтузиазма. И без успеха.

– Свой успех я вам гарантирую.

– Я в этом даже не сомневаюсь.

Так оно и случилось. Была ли я разочарована после целой вечности ожиданий? Нисколько. Все мои тревожные воспоминания о неудобствах, преследовавших нас в сарае с клетками соколов в Генте, канули в Лету, как они того и заслуживали.

Январь, 1350. Особняк Йоксхолл, Стаффордшир

От неожиданности я буквально оторопела. Но ненадолго.

– Да храни меня Пресвятая Дева!

Да, такого изменения в условиях своей жизни я действительно не ожидала. Объяснялось это не наивностью, а просто отсутствием соответствующего опыта. Но для меня это было настолько сильным потрясением, настоящим шоком, что я резко остановила лошадь, окидывая непонимающим взглядом открывшуюся мне картину. Изабелле я сказала, что не боюсь жить на иждивении рыцаря в глуши на далеком севере страны. Оказалось, что, выросшая в роскоши и удобствах при дворе короля Эдуарда, я не знала и половины того, что представляет собой Стаффордшир.

Беспросветная бедность. Нищета. Разруха.

– Мы рады приветствовать вас, леди Холланд. Добро пожаловать!

Я по привычке все еще продолжала удивляться, когда ко мне обращались иначе, чем графиня Солсбери.

– Я тоже рада приехать сюда.

С растерянной улыбкой на лице я осматривалась вокруг, а потом тепло улыбнулась нашему молодому управляющему, потому что должна была это сделать. Нужно сказать, что все это мне абсолютно не нравилось, но все же я, шагнув на порог, остановилась, чтобы с внутренней дрожью оглянуться на двор, хозяйственные постройки, конюшни. Затем я прошла дальше в дом, где меня уже ждали все домочадцы.

– Вы обладаете прекрасной способностью притворяться, Джоанна. – Взяв меня за руку, Томас провел меня в помещение, которое, вероятно, было главным залом. Размером оно было не больше, чем комната для личных аудиенций королевы Филиппы. – Я всегда восхищался этим вашим качеством.

– Я оттачивала это умение много лет, – ответила я, продолжая улыбаться, – но определенно не для данных обстоятельств. Вы действительно хотите жить здесь? И хотите, чтобы здесь жила я?

Мы находились в забытом богом поместье Йоксхолл в графстве Стаффордшир. Я очень сомневалась, что смогла бы отыскать этот самый Йоксхолл хоть на какой-то карте из коллекции Эдуарда. Маленькое, изолированное от всего мира, оно было еще более обветшалым, чем наше же имение Броутон в Бакингемшире, которое мы, не останавливаясь, проехали по дороге сюда. Земли эти принадлежали матери Томаса, Мод, которую я никогда не знала. После своей смерти она оставила это Томасу – все, что было нажито за целую жизнь.

– Нет. Я не хочу здесь оставаться.

Однако он как ни в чем не бывало улыбался своим домочадцам, а потом принял чашу вина и мужественно осушил ее содержимое. Я тоже осторожно пригубила для приличия, постаравшись оставить как можно больше.

– По крайней мере, у нас хотя бы есть где жить, – без особого энтузиазма добавил он, когда, поздоровавшись с дружинниками, кухаркой и домашней прислугой, мы с ним остались одни.

Вот, оказывается, какой должна была стать моя жизнь; об этом вслух не говорилось, но, похоже, в воздухе витали ожидания, что у этой молодой невесты из королевской семьи в сундуках должны водиться деньжата, которые могли бы поправить местные дела. Путешествуя на север, мы повсюду встречали свидетельства отчаяния и разрухи: чума частично выкосила тех, кто работал в поместьях, а остальное доделала хроническая нехватка средств на ведение хозяйства. Томас дослужился до звания баннерета[21], но для поддержания статуса ему определенно не хватало двух сотен фунтов годового дохода. А те два имения, которые я уже осмотрела, никогда не будут приносить двести фунтов в год.

Да и у меня не было средств, чтобы восполнить недостачу.

– У меня складывается настойчивое впечатление, – сказала я, ставя чашу с ее содержимым на пол возле очага, – что вы уже жалеете, что наша свадьба помешала вам присоединиться к Эдуарду в его походе на Кале.

– С чего вы взяли?

– Догадалась. Легко.

Томас решил никуда не ехать.

Я сделала круг по залу. Осматривать, честно говоря, особо было нечего. Там висел гобелен, но дырок и пятен сырой плесени на нем было больше, чем собственно узора. На выстроившихся вдоль стен столах и скамьях виднелись следы, оставленные древоточцем. О состоянии спален мне даже думать не хотелось.

Томас внимательно следил за мной.

– Мы сделаем из этого то, что сможем, – сказала я, – а потом Эдуард простит вас и выдвинет, сделав большим человеком, каким вы и заслуживаете быть.

– Надеюсь, это произойдет еще при моей жизни.

Он взял меня за руку и провел по остальной части нашего нового жилища, где мне предстояло столкнуться с суровой реальностью. В этой ситуации я могла гарантировать только то, что буду отдавать все свои силы и что все наши люди будут накормлены. Денег, имевшихся в нашем распоряжении, было обескураживающе мало, и, войдя в комнату, которая должна была стать моею, я уже видела, как подрезаю и перешиваю свои платья. Перестроить эти два маленьких имения возможности не было. Кроме всего прочего, Томасу было неинтересно планировать что-то, если это не касалось вылазок кавалерии, осад или сложных военных кампаний. Как ни тяжело было это сознавать, но я понимала: Томас все равно откликнется на зов долга и уйдет воевать на стороне Эдуарда – это было вопросом лишь нескольких недель. В задумчивости я провела ладонью по пологу балдахина мягкого синего цвета и по постельному покрывалу, которое когда-то было ему в тон, но сейчас выцвело и стало грязновато-серым.