Более двух лет. Мне был двадцать один год. Я была женой Томаса уже девять лет, а женой Уилла – лишь немногим менее. Теперь все разрешилось. Но мне все равно было трудно осознать, что моя свобода больше никем не ограничена.

Томас, несмотря на важность этих документов, небрежно затолкал их обратно в свой заплечный кожаный мешок и бросил его на пол. Ну вот. Теперь между нами не было никаких препятствий. Не было замков и ключей. Не было кого-то третьего, кто мог бы вмешаться и воспрепятствовать нам. Слышала ли нас леди Элизабет, я не знала, но мне было все равно. Томас принес мне свободу, и я принимала ее.

Томас раскрыл свои объятия.

Рядом не было – и теперь уже никогда не будет – королевского пажа, который мог своим присутствием испортить нам этот момент. И тем не менее между нами имела место странная нерешительность.

– Я пришел, чтобы вернуть принадлежащее мне по праву.

– И я принимаю это.

Чуть замешкавшись, я сделала шаг вперед. Его сильные руки крепко сомкнулись вокруг меня. Он поцеловал меня в губы. Затем рука его скользнула вниз, и он взял меня за пальцы.

– Покажите мне свою комнату.

Я послушно повернулась, но потом в голове моей вдруг всплыло все то, чему меня учили в прошлом и на что я надеялась для себя в будущем.

– Нет.

– Почему нет?

– Мы с вами не будем делать ничего такого, что могло бы быть истолковано как нечестная уловка или незаконные действия.

– У нас имеются все подтверждения нашей правоты. – Он ткнул носком сапога в кожаную сумку, лежащую на полу. – Чего же еще мы хотим? Чего хотите вы? На то, чтобы достичь этого, у нас ушла целая вечность и целое состояние. Так зачем теперь придираться к формальностям?

– Я согласна со всем, что вы только что сказали. Но поступим мы вот как. – Не отпуская его ладонь, я переплела его пальцы со своими. – Мы отправимся в Виндзор, где к Рождеству соберется весь королевский двор. Мы обручимся в церкви в присутствии архиепископа, у которого будет на руках папская булла, чтобы свидетелями этого стали все придворные. Мы объявим о решении Папы под королевские фанфары. И потом, когда все будет сделано открыто и честно, вы возьмете меня как свою настоящую жену.

– Боже милостивый, Джоанна!

Его голос опять взвился.

– Мы с вами ждали так долго. И теперь мы свяжем все концы аккуратно и полностью в соответствии с законом. И сделаем это если не ради самих себя, то ради наших будущих законнорожденных детей.

– Есть ли у меня какой-то выбор?

– Нет, выбора у вас нет. На этот раз мы все сделаем правильно и в подобающей манере.

Ноздри его напряженно дрогнули, но я поняла, что взяла верх.

– Тогда, мадам, сделайте все необходимое, чтобы побыстрее покинуть это место. Мы не должны терять время попусту.

Я в последний раз обвела взглядом свою спальню в Бишеме, чувствуя сожаление, оттого что приходится покидать роскошь и комфорт этого дома, ставшего мне своеобразной тюрьмой на много месяцев. Все мои личные вещи были убраны, и теперь здесь все выглядело так, будто меня тут и не было.

– Что вы будете делать? – спросила леди Элизабет, стоявшая за моей спиной.

– Уеду с сэром Томасом. – Взгляд мой был устремлен на деревянную скамеечку, на которой я много часов провела в бесконечных молитвах, стоя на коленях.

– Вы должны помириться с моим внуком.

Я повернулась к ней лицом. То, что она увидела в моих глазах, заставило ее сделать шаг назад.

– Почему это я должна с ним мириться?

– Он не бил вас.

– Он запер меня у себя. И отказал в правосудии.

Старческое прикосновение было совсем легким, как будто хрупкая пташка села мне на руку.

– Помиритесь с ним, Джоанна. Кто знает, что ждет нас впереди?

– Насколько я могу заглянуть в свое будущее, вашего внука там нет.

Хватка ее усилилась – как будто птичка сжала свои когти.

– Может так случиться, что однажды вам потребуется союзник. Вы ведь не знаете, с чем вам еще придется столкнуться в жизни. Вполне может быть, что в один прекрасный день вам понадобятся доброе отношение Уильяма и его преданность.

Эти слова задели какую-то струну где-то глубоко внутри меня, и вся моя раздраженная язвительность ушла. Все могло быть. Было бы глупо демонстративно отворачиваться, отказываясь восстановить сожженные мосты, какой бы трудной ни была эта задача. Да, будущего я предвидеть не могла, но зато могла согласиться с мудрым советом. Наклонившись, я поцеловала ее в дряхлую щеку.

– Я благодарна вам, леди Элизабет. Как бы там ни было, но вы хотя бы научили меня такой прекрасной игре, как шахматы.

Бабушка Уилла мягко улыбнулась.

– Храни вас Господь, Джоанна, – сказала она. – Я знаю, что вы будете следовать прямым курсом к тому, что видится вам счастьем. Но все же не забывайте ваших друзей из прошлого.

Мы с Томасом еще раз поженились под осуждающими и, без сомнения, хмурыми взглядами публики в святая святых Виндзорского замка – часовне Святого Георгия, не особенно переживая по поводу наших нарядов и отсутствия должной торжественности. Я надела на себя первое попавшееся под руку шелковое платье, а на Томасе было его знавшее лучшие времена котарди до колен; по крайней мере, хотя бы его рукава, короткие спереди и изящно удлинявшиеся сзади, можно было считать более или менее модными. Единственной моей отличительной чертой как невесты было то, что волосы мои под вуалью были не заплетены, а распущены. На церемонии мне не подарили ливрейного ожерелья, да и вообще ничего не подарили, потому что праздновать никто ничего не собирался. По настоянию Папы обряд проводили – ни больше ни меньше – епископы Лондона и Норвича, а также папский нунций епископ Комаккьо. Теперь уже никто не мог усомниться в законности восстановления моего союза с моим истинным мужем. А событие это стало возможным благодаря настойчивости, золоту короля Эдуарда и раздражению Папы, вызванному всеми мужчинами и женщинами, участвовавшими в этой неразберихе.

– Несмотря на все низкое коварство, это не смогло остановить нас, – тихо заметил Томас, когда я вновь подала ему руку. – Кто мог подумать, что благородное семейство Монтегю способно на такие мошеннические уловки?

– Вы хотите сказать, кто мог подумать, что они способны на такие злобные козни? – Мне до сих пор было трудно простить Уиллу его роль в создании тупиковой ситуации, длившейся больше двух лет.

На глазах всего двора мы дали друг другу традиционные клятвы верности. Здесь не было охотничьих соколов, но зато нас почтила своим царственным присутствием Филиппа, простившая меня и настроенная на слезливо-сентиментальный лад при виде новоиспеченной невесты. Изабелла поздравила нас озорным тоном, но, по-моему, с какой-то завистью. Мой брат Джон никак не продемонстрировал своих братских чувств, как будто его это совершенно не касалось. Нед, который был на удивление мрачным, когда он передавал нам свои пожелания, вдруг довольно загадочно заявил, что я, возможно, и не получу в жизни того счастья, на какое надеялась. Король поздравил нас на ходу в довольно раздраженной манере, поскольку мыслями находился уже где-то между Херефордом и Кале; тем не менее он все-таки сумел выказать нам свое одобрение, несмотря на терзавшее его нетерпение, связанное с крутившимся в его голове важнейшим военным проектом, осуществление которого задерживалось по такой тривиальной причине, как чья-то свадьба. Тем более что это была свадьба женщины, которая, как Эдуард во всеуслышание заявлял, просто не способна решиться на что-то определенное. Кале вот-вот должен был подвергнуться атаке французов. Пока мы с Томасом обменивались клятвами и концентрировали свое внимание на соблюдении официальных формальностей, Эдуард обдумывал способы и средства того, как организовать свою высадку во Франции с достаточным количеством лучников и кавалерии, чтобы сразу не поднять по тревоге всю армию французов. В итоге вся церемония проходила под знаком этих размышлений, поскольку Эдуард периодически подгонял трио епископов поторапливаться с процедурой.