Сильный, отважный, страстный, мужчина всё глубже погружался в омут судьбы, и моя рука, держащая его, слабела. Снова шаг, поворот – всё глубже, всё дальше от солнца. Мне нужно было сказать ему, пока не поздно. Просто чтобы он ощутил эти слова, а вовсе не для того, чтобы снова напомнить о своих чувствах.

– Я очень люблю тебя. Я с тобой счастлива, Ракх.

– И я счастлив с тобой, Роза.

Но – всё вязче трясина, всё гулче музыка, всё стремительней мчится наше время. Мы оба хватались за мгновения, вот только Ракх не боялся предстоящей боли, как я. Он жил с ней много лет, и знал, что не сможет повернуть назад. В его сердце не было места сиянию осеннего солнца, его душой правил холодный голубой свет полных Лун…

Я знала, что никогда не забуду этот танец. И мне бы очень хотелось уметь возвращать счастливые минуты, проживать их снова и снова. И чувствовать властность и силу Ракха, идти за ним следом, куда прикажет, быть податливой в облаках, и послушной ветрам, что нашёптывали нам о неизбежности. Он был в эти мгновения собой настоящим – для меня, а я стала для него лучше себя прежней. Шаг, поворот, прикосновение губ… Мне было всё равно, что о нас подумают, я лишь хотела прочнее завязать узлы той верёвки, что ещё удерживала нас на краю топей.

– Я люблю тебя, – повторила я, чувствуя, что слезы уже дрожат на ресницах.

Мужчина склонился и сказал тихо, только для меня:

– Э тур ми сата. Таро эр ми, Роза. Эр ми огри, нэр лива.

– Что… это значит? – прошептала я. – Что ты сказал, Ракх?

– Что ты – моя звезда на тёмном небе. Что я, даже ведая твой свет, всё равно собьюсь с пути.

Он вытер мокрые дорожки на моих щеках, вздохнул едва слышно и тяжело.  Музыка смолка, и я, не обращая внимания на гостей, поднялась на носочках поцеловать Ракха. Вот только избрала для этой цели не его губы, а израненную щёку, а затем тёмное око, которое обычно он скрывал.

– Я буду освещать твой путь, пока жива. Но лучше нам не говорить об этом здесь.

Ракх кивнул. Он смотрел на меня с затаённой болью и тоской, словно никак не мог в чём-то важном признаться. Но что ещё я не знала о нём? Какое-то преступление, злое колдовство? Неважно. Главное, что мы были по-настоящему близки. Именно поэтому он говорил со мной на своём языке – доверял того себя, которого давно утратил, хотел, чтобы хоть кто-то узнал его родную речь. Пусть даже я не понимала стеакского…

Я не сразу поняла, что музыка уже не звучит, и все на нас смотрят. Вардарский и осенний языки были похожи, но некоторые особые фразы могли понять только представители того или иного народа, и до меня донёсся чей-то шёпот:

– Благословенная осень.

Так говорили лишь тогда, когда видели что-то поистине прекрасное. Неужели это наш танец вызвал у гостей светлые чувства? Но мы просто были собой, к тому же не слишком и старались попадать в ритм – лишь чувствовали, желали, надеялись ухватиться за неосуществимую мечту... Я не видела недоумения или пренебрежения на лицах людей. Никто не смотрел на нас осуждающе. Почти все гости, даже родители, улыбались, и у меня зашумело в ушах.

– Ракх, отведи меня в комнату, пожалуйста, – попросила я.

– Конечно.

Нас провожали теплом и стройными энергиями осенней магии. Никто не спрашивал, куда мы вдруг собрались, и никто не попытался остановить. Наверное, вид у меня был бледный – решили, что я просто устала. Мне же показалось в этот миг, что я прямо сейчас прочитаю некое важное предсказание судьбы, но загадка грядущего так и не пожелала открыться… Я, не думая ни о чём, просто уснула под боком у Ракха – с нетронутой причёской, неимоверно уставшая и продолжающая танцевать и слышать печальные слова на чужом языке.

Свадьба прошла замечательно, но для меня – как во сне. Если бы Ракх не держал меня всё время за руку, я бы, наверное, выпала из реальности окончательно, и ничего вокруг не замечала. А так увидела, как прекрасно розовое платье невесты, и красива сама Элеонора, как волнуется жених, как счастливы родители… Мне было странно. Конечно, я тоже радовалась за сестру, но на сердце было тревожно, и определить, доброе ли это волнение, я не могла. То ли стоило ожидать чего-то неожиданно приятного, то ли – неожиданно страшного.

Цветок Жарса расцвёл как раз перед началом церемонии, и я успела вручить его вместе с подарком Ракха и Аника – потрясающе красивым ожерельем с голубыми топазами. Было видно, что украшение мужчины выбирали тщательно, и Элеоноре оно очень понравилось.

– Где вы отыскали его? – восхитилась сестра. – Голубые топазы у нас не продают!

– Просто мы знали, где искать, – хитро улыбнулся Аник, и Эли не стала уточнять.

– Я буду поливать его постоянно, а, когда даст новый побег, пересажу в просторный горшок, – повернувшись ко мне, сказала она.

– А если появится третий отросток – можно и в сад отправлять, – улыбнулась я. – Ты ведь всегда мечтала, чтобы жарсы росли под окнами.

– Ты помнишь, – прошептала она, и едва не расплакалась. – Прости. Спасибо, сестра. Непременно поговорим об этом вечером… Нет, утром.

– Именно, – улыбнулась я. – Потому что сейчас ты принадлежишь мужу, и вечером вам будет не до меня и не до цветов.

Элеонора покраснела, и в её глазах мелькнуло пронзительное выражение.

– Ты…

– Потом поговорим.

Кажется, она начала догадываться, что мы с Ракхом отнюдь не обычные жених и невеста. И, кажется, об этом вчера подумали абсолютно все гости. Аник уже сказал мне, что наш танец на всех произвёл сильное впечатление, и не потому, что мы многое себе позволили. Просто когда двое столь непохожих людей пытаются понять собственные чувства – это всегда магия. К тому же Ракх, почему-то снявший повязку, так её и не надевал больше. Когда я отважилась спросить его, почему он не закрывает тёмное око, мужчина только покачал головой:

– Потом, Роза.

Но ни вечером, когда мы провожали невесту в дом жениха, ни по возвращении мужчина не завёл важный разговор. Я прекрасно видела, что его что-то беспокоит, и сама была как на иголках. А тут ещё родители позвали в библиотеку – что-то мне хотели сказать.

По правде, мне не хотелось с ними разговаривать. После торжества я чувствовала себя в доме чужой. С человеком, которого считаешь родным, хочется многим поделиться, но, даже после всех моих рассказов, мне не показывали дом и сад, не предлагали поглядеть лошадей, не доверяли остаться с маленькими двоюродными племянниками. Да, нас приняли, но я окончательно уверилась в том, что приехала зря. Даже Элеонора – и та вскоре забудет. Что ей печальное прошлое, когда впереди было счастье с любимым?

– Итак, в чём дело? – спросила я, заходя в библиотеку.

Отец предложил мне сесть в кресло, они с мамой устроились на диване напротив. Некстати мелькнула мысль, что библиотека очень похожа на нашу прежнюю – светлая благодаря широким эркерам, с мягкими коврами на полу, и зелёными, с золотой вышивкой, шторами. Здесь всё говорило о том, что эту комнату любят – хаотично расставленные мягкие кресла, и подушки, что были удобно разложены на диване, и лежащие на столах открытые книги. Это была комната семьи, в которой все счастливы, и мне снова стало тоскливо на сердце. За то небольшое время, что мы провели вместе, я окончательно избавилась от гнева, да и мать с отцом, кажется, поняли, что не стоит в который раз напоминать мне о трудном родительском долге и непростом выборе, что перед ними стоял... Но я оказалась совершенно не готова к тому, что отец достанет из кармана праздничного сюртука какую-то бархатную коробочку.