– Ну, я не знаю точно, кто его первый увидел. А болидпервыми увидели мы. – Он в десяти фразах рассказал о болиде и замолчал,ожидая вопросов.

А Снерг молчал. Такое лицо у него было пятнадцать лет назад,вспомнил Панарин берег Енисея. Они только что посмотрели новый фильм изаспорили из-за одного из трюков – кто-то доказывал, что это комбинированнаясъемка, Снерг утверждал обратное, и в конце концов тут же повторил этот трюк –разогнал роллер и ухнул на нем в реку с двадцатиметрового обрыва.

Сейчас у него было точно такое же лицо – жестко-азартноелицо человека, уверенного в своей правоте и готового доказать ее самымирискованными способами. Но пятнадцать лет назад было, откровенно говоря, глупоелихачество, граничащее с выпендрежем, а сейчас речь могла идти только о чем-товесьма серьезном…

– Ну, так… – сказал Снерг. – Как ее фамилия,не подскажешь часом?

– Я только сейчас вспомнил, что не знаю еефамилии, – признался Панарин. – Зовут Иреной. Вы знакомы?

– Нет. Тимыч, у тебя нет ощущения, что чудеса впоследнее время нарастают в геометрической прогрессии?

– Есть такое ощущение, знаешь ли. И есть ощущение, чтос тобой происходит нечто странное.

– Правильно, – сказал Снерг. – Я сейчас, какзолотоискатель, который обнаружил самородок с бычью голову, но боится подойти –вдруг померещилось? Может быть, я ухватил за хвост Жар-птицу, Тим, может быть,допустил самую крупную ошибку. Не знаю, что у меня в кармане – то ли ключ ктайне, то ли ироническая эпитафия на могиле моей профессиональной репутации…

– Помощь тебе нужна?

– Нет. Не знаю я, кто кому должен помогать, и в чем этапомощь должна заключаться… Хотя сам ты мне, безусловно, понадобишься.

– Всегда готов.

– Это хорошо, совсем хорошо… – задумчиво сказалСнерг, и снова Панарин не понял его взгляда. – Ну, скоро начнется заседание,пора мне. Удачи.

– И тебе.

Что-то случилось – два дня назад, когда Панарин звонил вСаянск, он не заметил в Снерге и тени тревожных перемен. И удивительнее всего,что это неизвестное настигло Снерга дома – на Земле давно уже не случалосьничего из ряда вон выходящего, способного привести в такое состояние человека,сделавшего охоту за тайнами и загадками своей профессией…

Панарин дописал письмо выпускнику. Он мог и ошибаться вотношении парня, но знал, что иногда очень легко спутать нахальство соспокойной уверенностью в себе, особенно если осознающий свои возможностичеловек плохо умеет сочетать свои достоинства с искусной дипломатией и малозаботится о том, какое впечатление производит на нужных людей в нужную минуту.Так что попробовать, безусловно, стоило.

Вскоре пришла Марина. Критически обозрела внесенныеПанариным в интерьер изменения – он убрал вазу с бессмертниками, которыхтерпеть не мог, повесил репродукции «Испытателей» Борина и «Вавилонскую башню»ван Фалькенборха.

– Вкус у тебя есть, – сказала она. – Особенноэто касается «Вавилонской башни» – очень удачная аллегория…

Для Панарина картина всегда была символом адскойработоспособности и дерзости замысла, но он промолчал.

– Вот так – совсем уютно, – Марина поставила емуна стол фотографию. – Ты не можешь включить эту вашу заутреню?

– Не полагается, – сказал Панарин.

Из селектора звучали привычные доклады пилотов и рапортыкораблей сопровождения – в двух миллионах километров отсюда «Марианна» начиналаразгон.

– Мы им сейчас кажемся этакой вишенкой, – сказалПанарин. – Еще и за это люблю космос – понимаешь, насколько мелки иныенаши требования…

– Сильно сказано. Я с нетерпением жду, когда же тынаконец начнешь писать стихи. Надеюсь, первое стихотворение будет посвященомне?

Панарин молчал.

– Я – «Матадор». «Марианна» продолжает разгон,отклонений от нормы не фиксирую.

И селектор умолк, осталось тихое шуршание, словно где-то напляже у теплого моря кто-то неспешно пересыпал сухой крупный песок из ладони владонь.

– А почему ты не командуешь, как в тот раз, когда ялетала на «Соколе»?

– Меня на неделю отстранили от работы, – сказалПанарин. – Из-за ночного случая. Так что сижу вот, слушаю, формулярызаполняю, а от дежурств и полетов временно отстранен…

– Ничего себе! Это из-за глупого кошмара?

– Каждый звездолетчик знает, что его первая заповедь –не спорить с врачами…

– Интересно…

– Ага, – сказал Панарин. – Имеется и второй,не менее интересный факт – мне звонил Снерг. Замком он интересовался не больше,чем нашим позавчерашним танцевальным конкурсом в «Приюте гиперборейцев».

– Быть этого не может!

– Я тебе не вру, – сказал Панарин. – Он нашелна Земле что-то более важное.

– Но разве это возможно – найти сейчас что-то болееважное, притом на уютной Земле?

– Выходит, можно, – сказал Панарин.

– Может быть, он просто притворялся? Не сбылась егомечта первым отыскать нечто эпохальное. А самое печальное зрелище на свете –мужчина, которому приходится отказаться от своей мечты… Выгнать, например,следует отсюда всех вас и поголовно заменить женщинами.

– Почему? – вяло спросил Панарин.

– Мы – свежая сила, сохранившая свою витальную энергию.Вы тысячи лет были гораздо шире и глубже, чем женщины, втянуты в коллизии иконфликты общества, так что во многом исчерпали себя.

– Интересно, – сказал Панарин. – Самапридумала?

– А какая разница?

– Большая. Это разные вещи – смеяться над тобой, илинад кем-то, умершим лет сто назад. Ты не находишь?

– Между прочим, я серьезно. Мы долго были вдали отсерьезных дел, ответственности, и теперь хотим действовать более энергично,принять большую ношу.

– Опять-таки разные вещи, – сказал Панарин, нестили ответственность за конкретное серьезное дело, или просто стремиться взойтина крест из-за отвлеченного принципа…

– Я – «Матадор», – сказал чуточку скучныйголос. – «Марианна» начинает вход. Характеристики нормальные.

– Тебе не кажется, что вы, «икарийцы», согласились бына почетное поражение? – спросила Марина. – Знай вы только, комуследует отдать шпагу?

– Не кажется.

– Я – «Матадор»! Вспышка в точке входа! Фиксируюспектры взрыва!

Панарин вывел прием на максимальную громкость. Потянулся кмикрофону, но тут же опомнился…

– Я – «Матадор». Иду к точке входа.

– Я – «Сварог». Иду к точке входа. Фиксирую эмиссионноеизлучение поствзрывного характера. Сигналов спасательных капсул нет.