Докуренная до фильтра сигарета обожгла мне пальцы, и я снаслаждением раздавил ее на полированной крышке стола…

1986

«Нелетная погода»

Когда меня наконец уговорили все вошедшее в эту книгуиздать, я вытащил рукопись «Нелетной погоды», лет пятнадцать пылившуюся вдальнем углу – машинопись выцвела, края лохмами, – бегло пробежал и вдругс нешуточным удивлением обнаружил, что мне за этот роман совершенно не стыдно.А, собственно, почему я полагал, что мне за него должно быть стыдно? Он все же,смею думать, нисколечко не наивный и не устаревший. Он просто-напросто пронизансолнечным оптимизмом Полдня XXII века, тем самым, которым мое поколениезаразили Стругацкие. Сами они в пору, когда «Нелетная погода» писалась, уже,зябко подняв воротники, вышли из своего Полдня в другие, более ненастные миры,где серые тучи на небе появляются гораздо чаще, чем безмятежное солнышко. Номы-то, мы были гораздо моложе, а потому еще оставались в Полдне. Мы были молодыи оттого считали, что Полдень не кончается.

Вот и получился ничуть не грустный, без единой тучки нанебе, оптимистический роман о людях, которые не опускают рук, когда им нелегко,потому что живут они, не забывайте, в Полдне. Сейчас даже удивительно, чтороман вышел таким легким, опереточным в хорошем смысле, если вспомнить, что писалсяон, когда автору было невероятно тяжело и тоскливо – ну, чисто личные причины.Но вот поди ж ты! Двадцать лет спустя я не отыскал в «Нелетной погоде» и тенитогдашнего тяжелого времени. Ни следа. Странно даже.

И то, что роман остался неизданным, тоже странно – какая-точереда необъяснимых случайностей.

Хотя, быть может, дело еще и в том, что однажды появилосьвдруг твердое убеждение, что второй его части уже никогда не будет. Я еепрекрасно видел в уме, она вполне сложилась, я прекрасно знал, что там произойдети чем все кончится. Но что-то изменилось. Скорее всего, к той поре и для менясамого тоже кончился Полдень, и я тоже из него вышел вслед за мэтрами, другойдорогой, но под то же самое неприветливое небо, большей частью низкое и серое.И оптимизма вроде бы меньше не стало, и написанная после «Погоды»«Провинциальная хроника начала осени» заканчивается ничуть не уныло и небезнадежно – наоборот, сильные и смелые герои, с веселой яростью сверкаямечами, бросаются в бой, где их определенно ждет победа… И сражаются они какраз под ясным солнечным небом…

Все так, но это уже какой-то другой Полдень. С маленькойбуквы. Просто полдень. А тот, что с большой, уже никогда не вернется. И я небуду врать, что мне его не жаль. Еще как жаль. Из-за того, что он кончился дляменя лично, не менее десятка повестей так и легли недописанными, хотя до финалав иных оставалось совсем немного. Но что поделать, если вещи эти могли бытьзавершены только посреди Полдня…

«Мы никогда не звали его Джо»

Самое интересное, что в советские времена эту повестушку,практически не раздумывая, с ходу отвергли не менее десяти журналов ииздательств. Казалось бы, она была идеологически выдержанная и насквозьправильная – очередное обличение порочных нравов заокеанского супостата. А вотнате ж вам! Отвергали с поразительным единодушием, и даже, к моему тогдашнемуизумлению, однажды опасливым шепотком прозвучало что-то вроде: «Антисоветчина…»

А в общем, теперь мне ясно, что ничего в этом не былоудивительного. Ведь эта безделушка, по-моему, никакой не «политическийпамфлет», а рассказ о жуткой и тупой Бюрократической МАШИНЕ, не зависящей ни отидеологии, ни от географии, способной со всем усердием грохотать вхолостую,ради себя самой, имитировать работу и прилежание без всякой связи с реальнойжизнью и без малейшей пользы…

«Страна, о которой знали все»

Опять-таки – не памфлет, а маленькая повесть о той жеБюрократической МАШИНЕ, живущей для себя, ради себя и по собственным законам.Между прочим, то, что вы прочли – только одна сюжетная линия из двух. Была ивторая. Параллельным курсом шли две истории – незадачливого разведчика, однаждывыдумавшего целую африканскую страну, и тамошнего корреспондента ТАСС.Последний, очень быстро просекши истинное положение дел, тем не менее продолжалсо всем усердием разоблачать очередные империалистические происки в свободнойАфрике – ну, что поделать, работа у человека такая, разоблачениями империализматолько и жив, при хлебе с икрою… А заканчивалось все тем, что однажды они случайновстретились в баре, излили друг другу душу и от отвращения к себе нажрались дотакой степени, что забыли, кто есть кто, и разведчик поперся в корпункт ТАСС, ажурналист, соответственно, долго колотился в проходную разведцентра.

Ну вот, а потом один шустрый редактор без моего, собственно,согласия и ведома вычеркнул всю линию советского журналиста, послал в печать, иполучилось то, что получилось. Рукопись, увы, была в единственном экземпляре,сейчас уже не восстановить.

«И навсегда забыть Эдем»

Это и в самом деле были наброски для большого романа стайнами, знойными страстями, приключениями и спорами, который опять-такиникогда не будет написан – потому что и его писать можно было только посредиПолдня…