– Куда?

– К себе поеду, возиться с мышами, а что еще прикажешьделать? Как сказал некто Иванов, сделать мы ничего не сможем. И он тоже…

Он встал и вышел вялой походочкой, ничего в нем не осталосьот прежнего президента – ухаря и любителя поспорить о будущем – каким онобудет, каким будем мы и скоро ли. Я остался один.

Посидел немного и тоже ушел. Шатался по город у, забрел вкино, что-то там смотрел, пил газировку, оказался в столовой, что-то там жевали думал, думал, думал…

Ненависть Белоконя к тому миру, что должен появиться врезультате ливня благ, я вполне разделял, я никогда не любил подобных моемушефу людей, и больно было думать, что настает их царство, но что же делать? Ипочему наш звездный Иванов говорил слегка загадочно, он бы не стал говоритьпросто так…

Ничего я не придумал, вернулся домой уставший и расстроенныйи с порога услышал, что Жанна плачет в спальне. Не очень уж громко, но я сразууслышал и бросился туда.

Она ревела, а рядом с ней валялись мои «Три мушкетера»,раскрытые на том месте, где четыре храбреца ворвались в кармелитский монастырь,распугивая монашек лихо закрученными усами и дымящимися пистолетами, ноковарная миледи успела подбросить в бокал Констанции яд, кардинал умелподбирать людей, и Констанция умирает, но никто еще не понял, что она умирает,только Атос, умница, совесть четверки, догадался…

Я облегченно вздохнул, когда-то, в стародавние времена, ятоже плакал, правда, на том месте, где умирает блистательный Бекингем, убитыйфанатиком, умирает с достоинством, дай бог нам всем так, но когда я плакал, мнебыло лет семь или даже меньше…

– Ну что ты? – сказал я как маленькому ребенку. –Это, в конце концов, придумано, не было этого, сочинили все…

Она посмотрела на меня с таким изумлением, что я смутился изамолчал.

– То есть как это «не было»? Разве можно писать онесуществующем?

Я так и сел – прямо на «Мушкетеров». И началсяпрелюбопытнейший разговор, в ходе которого я понял, почему место моих книг незаняли новые, роскошные – у самих пришельцев беллетристики как таковой несуществовало, была только техническая и научная литература. Почему такполучилось, как до этого дошло и с чего началось, Жанна не знала. Правда, по еесловам, среди некоторых немногочисленных групп населения, главным образом средимолодых историков, циркулировали смутные, основанные на каких-тополулегендарных источниках слухи, что когда-то, в глубокой древности,существовали какие-то книги, описывавшие выдуманных людей и выдуманные события.Опираясь на это, кое-кто из молодых смельчаков пытался делать разныееретические выводы, но их не поощряли – «официальные инстанции» яростновыступали против слухов о наличии у предков так называемой «художественнойлитературы». Темная история, загадочная, многое в ней приходилось домысливать.

В седьмом часу вечера появились «собратья по счастью». Онибыли нарядны и веселы, от них попахивало шампанским, и они привезли с собойогромный красивый торт. Они хохотали, хлопали меня по плечу и наперебой повторяли,как это здорово, что третьим оказался именно я, и такое событие, как нашавстреча, нужно отпраздновать немедленно и как следует, потому что событие это внекотором роде глобальное и эпохальное. Ошеломленный их натиском, я безропотноподчинялся. Назар Захарыч, повязав фартучек, с удивительной ловкостью накрывална стол, объясняя одновременно, что хотя он, собственно, тридцать лет женат ина свою участь не жалуется, мужчина должен уметь шить, готовить и стирать. Ятолько поддакивал. Тем временем Горчаков убеждал Жанну отложить книгу иприсоединиться. Убедил. Мы сели за стол и откупорили шампанское.

Вечер прошел прекрасно. Гости оказались приятными иостроумными собеседниками. Был произнесен не один веселый тост, рассказанамасса занимательных историй и вполне пристойных анекдотов. Чтобы не ударить вгрязь лицом, я поведал, как изничтожил вчера шефа, и мой рассказ встретили сбольшим подъемом…

Постепенно веселье пошло на убыль. Весьма тонко Горчаков далпонять Жанне, что им хотелось бы поговорить со мной без нее, она быстро поняланамеки и удалилась в спальню. К этому времени я стал приходить в себя.Кончилось разгульное застолье, пора было вспомнить тирады Белоконя, ирасстроенное лицо Иванова, и cвои собственные нелестные мысли о «филантропах»…

– Хорошо! – искренне сказал Назар Захарыч, Боря,сначала погрейте бокал в ладонях, очень, говорят, здорово влияет на аромат.Молодцы пришельцы эти, я в них не верил, во все эти тарелки…

– Да, – сказал я. – Рюрик, Трувор и Синеус.

– Что?

– Варяги, – пояснил я. – Бытовала в истории такаясказочка. Мол, собрались когда-то наши предки славяне и отписали за мореварягам: земля наша богата, обильна, только вот порядка в ней нет, не способнысиволапые, наладить его, так что приходите и володейте нами…

– Этого не было, – сказал Горчаков, глядя на меня собостренным нехорошим интересом. – Позднейшая фальсификация немецкогоизготовления. Я ведь историк, знаете ли.

– Ставлю вам пять, – сказал я. – Ничего подобногоне было. Но оказалось, что эта идейка до ужаса прилипчива. Даже сегодня. Тольковместо варяжской земли – звезды. Правда, нынче не прежние времена, они несобираются сажать нам на трон своего Трувора, они сажают на трон полированныйгарнитур. Его величество Сервант XXIII, король Евразии, царь обеих Америк,великий князь Австралии, герцог Африки и прочая и прочая «великия и малыя».Когда же мы перестанем призывать варягов?

– Их никто не звал.

– Тем лучше, – сказал я. – Незваный гость хужетатарина, его и выставить не грех. Не нужно нам изобилие. И совсем смешнополучается – Горчаков, Песков и Хомутов – апостолы нового века…

– Стоп! – крикнул Горчаков. – Мы ведь не называлив кабаке наших фамилий, правда, Назар? (Назар Захарыч утвердительно кивнул,глядя недоуменно и жалостно.) Не называли. Откуда же вы их знаете?

– Вот, знаю, – сказал я. – Маху дал, маху…

– Пр-роходимец… – выдохнул Горчаков сквозь зубы.– Ну,конечно, мне следовало сразу догадаться, и то, что вы знаете наши фамилии, иантипатия внезапная… Он у вас был?

– Кто? – спросил я, делая глупое лицо. – Никого уменя не было.

– Был… – яростно сказал Горчаков. Иванов, Петров, Сидоров,как же, наслышаны… Перевербовал, паршивец, и вы ему поверили?

– Просто кое-кто высказал ясными словами то, чего я не могбы выразить сам, – сказал я. – При чем тут вербовка? Я и сам пришелбы к выводу, что ваши варяги с их изобилием нам вовсе не нужны. Он, кстати, неговорил ничего, просто я понял, что возможен другой путь. Нам нужны мы сами.

– А ведь вы маоист, Боря, – ласково протянул Горчаков.

– Я?

– Вы. Это же они повторяли: «Чем хуже, тем лучше».

– Ну, Витя… – укоризненно сморщился Назар Захарыч. –Что же ты сразу шьешь парню политику, не те нынче времена… Какой же он маоист?