И капитан вдруг почувствовал горячий сладковатый запах этого яркого потока.

Руки Маргариты в этот момент попытались конвульсивно ухватиться за воздух. И капитан с удивлением заметил, что они тоже красные, как и молоток в его дрожавших руках.

Губы Маргариты дрогнули. Тело ее обмякло, и она упала на пол.

– Зачем тебе духи? У тебя целый парфюмерный магазин, – произнес капитан с безумным искаженным лицом.

Он отошел к дверям, выронил молоток и посмотрел на свои руки, ужаснувшись тому, что на них была капли крови Маргариты.

Охнув, Отоев выбежал из спальни и бросился в ванную комнату. Там включил воду. Сначала холодную. Но она почему-то очень плохо смывала Маргаритину кровь. Тогда капитан включил горячую и долго держал руки под обжигающим потоком, не чувствуя этого. И вдруг ясно услышал, как где-то в отдалении, в спальне, Маргарита позвала его по имени.

Он быстро закрыл кран, схватил полотенце, тщательно вытер руки и прислушался.

В квартире стояла какая-то особенная тишина. Тогда капитан приоткрыл дверь из ванной и, держа ее так, чтобы в любой момент закрыть, тихо позвал:

– Маргарита!

И снова прислушался.

В квартире по-прежнему стояла тишина.

Тогда Отоев раскрыл дверь пошире и, мягко ступая, на цыпочках вышел из ванной комнаты. Подошел к спальне и, осторожно приоткрыв дверь, заглянул туда.

– Сбежала сука! – к нему быстро вернулась ушедшая в ванной комнате злость.

Он вбежал в комнату и, схватив валявшийся на полу молоток, осмотрелся. Потом выдохнул с облегчением.

Его любовница и не думала бежать. По той простой причине, по какой она и думать не могла. Женщина была мертва. Она лежала навзничь между окном и кроватью с обнаженной и залитой кровью грудью и раздвинутыми в стороны ногами.

Отоев вздохнул и тихо опустил молоток на пол.

Все было кончено. Это была самая лучшая игра в их жизни, что ярко подтверждал его халат, оттопырившийся ниже пояса. Самая лучшая и самая последняя. Спустя две секунды по ногам капитана потекла теплая жидкость.

– О-о, – выдохнул он, глядя в мертвые, залитые кровью и казавшиеся бездонными глаза Маргариты.

Он снова почувствовал себя неопытным пятнадцатилетним школьником.

– Полежи здесь немного, киска, – прошептал Отоев, всхлипывая. – Мне нужно время, чтобы прийти в себя. А потом мы поговорим.

Он склонился и бросил жалобный взгляд на убитую любовницу. Она, выпучив глаза, глядела прямо на него.

– Ты разбила мне сердце, – сообщил ей капитан и поплелся из комнаты на кухню.

Ноги его не гнулись. Сердце противно ныло, заполняя всю грудную клетку тупой болью.

– Ты знаешь, что ты сделал? – вдруг раздался в его голове строгий голос начальника Управления Кронина.

– Да, – кивнул Отоев с каменным лицом.

– Ты знаешь, что делают с такими людьми, если их поймают? – продолжал допытываться Кронин.

– Знаю, – снова кивнул капитан. И его начало трясти.

– Тогда будет лучше, если ты возьмешь свой ствол, засунешь его себе в рот и нажмешь на курок, – посоветовал голос начальника Управления.

Отоев подчинился. Пошел в прихожую, взял свое оружие и, тупо уставившись в раскрытый шкаф, до предела раздвинул челюсть и глубоко засунул пистолет дулом вперед.

Холодный металл задел его нёбо, наполнив рот вкусом смазки.

И тут капитана вырвало прямо на его личное оружие. Он почувствовал сильную слабость в ногах и рухнул на колени. И так стоял в полной тишине минуту или две, спрятав руки с пистолетом между коленей, опустив голову и вдыхая запах собственной рвоты. Лицо его ничего не выражало.

Но вот губы Отоева беззвучно зашевелились. Он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, и снова закрыл. Потом лицо его приобрело осмысленное выражение, и капитан, мрачно усмехнувшись, произнес:

– Твое место теперь в болоте, Маргарита. Ты думала, что я дешевый мусор, – Отоев закрыл глаза и вздохнул, – но я сильнее, чем ты предполагала.

Он поднялся с заметным усилием, стараясь стряхнуть с себя остатки оцепенения, и медленно вошел в спальню. Бросил озабоченный взгляд на лежавший на ковре молоток, затем на труп любовницы.

Растерянность исчезла с его лица. Оно приняло волевое, умное и даже одухотворенное выражение. Капитан подошел к телу Маргариты. На секунду застыл в нерешительности. Потом наклонился, закрыл убитой глаза, сел на кровать и вздрогнул. За окном раздался какой-то звук. Он встал, подошел к окну и выглянул, чуть-чуть приоткрыв портьеру.

Двор выглядел нереально в первых лучах только начинающего всходить солнца. Под окном шаркал метлой дворник. Отоев отпрянул от окна, плотно сдвинув портьеры. Во рту у него, несмотря на то что его вырвало, оставался вкус смазки. Горло пересохло. И он вспомнил о недопитой бутылке коньяка. Да, ему нужно выпить. Бутылка стояла на тумбочке. И для того, чтобы взять ее, необходимо было перешагнуть через труп Маргариты.

Это было только начало – перешагнуть через ее труп. Отоев подумал о наступающем дне и предстоящих в связи со всем этим делах и тут же отогнал эти мысли.

«Поменьше думать об этом», – приказал он себе, потому что был уверен в собственной сообразительности и знал, что придумает способ решить все проблемы.

Не глядя на труп, он перешагнул через него. Взял в руки бутылку и, держа ее дрожавшей рукой, сделал несколько глотков из горлышка. Потом засунул в карман сигареты и зажигалку, которые тоже лежали на тумбочке, и снова перешагнул через тело Маргариты. Допил коньяк. Поставил бутылку на ковер рядом с молотком, снял с кровати забрызганное кровью покрывало и обернул им труп женщины. С усмешкой отметил, что его любовница и после смерти непослушна. Ее правая нога с ухоженными лакированными ноготками все время вываливалась, словно покойница делала последнюю отчаянную попытку соблазнить его.

– Ничего не выйдет, Маргарита. Все кончено, – пробормотал он, с силой запихивая ее ногу обратно. – Женщинами, к сожалению, чаще двигают инстинкты, чем мысли. Потом они, как правило, спохватываются. Но бывает уже слишком поздно.

Сообщив это умозаключение покойнице, капитан вышел в прихожую. Нашел там на антресолях большую дорожную сумку. Достал ее. Принес