две войны просто перепутались в его сознании?

Я отложила письмо, по-прежнему испытывая сильное волнение. Могло ли быть так, что мой отец встречал этого человека? Мне очень хотелось, чтобы это было так. Я тихо сняла тяжелую трубку офисного телефона и набрала папин рабочий номер. Начальница в своем святилище сильно закашлялась и зашуршала бумагами. Я поспешно бросила трубку. Но не успела убрать руку, как телефон зазвонил; от неожиданности я аж подскочила.

— Мне нужна Джоанна Рэйкофф, — проговорил незнакомый голос.

— Это я, — ответила я.

— Да, это… — Звонивший назвал имя, ни о чем мне не говорившее, но таким тоном, будто мы с ним должны быть знакомы. Я задумалась, кто бы это мог быть. — Несколько недель назад вы прислали нам рассказ. Простите, что так долго не отвечали. — Это был редактор того самого маленького литературного журнала. Я ждала письма от него или от его ассистентки, но никак не звонка. — Вчера я прочитал его, и он меня очень впечатлил. Мы с радостью его опубликуем.

— Прекрасно. — Я не знала, что еще сказать. — Большое спасибо, что прочитали рассказ.

— Спасибо, что вспомнили о нас. — У звонившего был резкий говор жителя западных приграничных[39] штатов. — Присылайте еще рассказы ваших писателей, если есть.

«Моих писателей», — подумала я и улыбнулась. Моих писателей.

— О боже, — воскликнула начальница, когда я ей все рассказала, — я знала, ты сможешь! — Она сияла. — У тебя большое будущее.

Начальница встала — мне показалось, что ей тяжело двигаться, раньше я этого не замечала, — и жестом позвала меня за собой к выходу из кабинета. Ее походка напомнила мне Ли; та так же медлительно передвигалась по нашей квартире.

— Хью! — воскликнула она с улыбкой. — Джоанна продала рассказ!

— Здорово, — с добродушной улыбкой ответил Хью.

— Да, и непростой. Очень «тихий» рассказ. — Начальница кивнула, подчеркивая, какую сложную сделку я провернула. — А еще она нашла мне новую клиентку. — Я удивленно посмотрела на нее. — Та писательница, чью рукопись ты вытащила из общей кучи. Ее вторая повесть очень хороша. Не знаю, правда, как ее позиционировать. Надо подумать. У нее и роман есть. — Она повернулась к Хью. — Такие лаконичные, атмосферные рассказы. Очень хорошие. Достойная литература.

Начальница и Хью повернулись ко мне, улыбаясь, как своему ребенку.

— Как только ты здесь появилась, — сказала начальница, прикуривая сигарету, — я поняла, что ты одна из нас.

Вечером я поспешила на встречу с Доном в «Эль» и обнаружила, что крошечное кафе забито до отказа, у двери столпились люди в ожидании свободных столиков. В последнее время наш район внезапно переполнился молодыми безработными двадцатидвухлетними людьми: выпускники Брауна, Уэслиана и Барда, они вернулись из летних путешествий с рюкзаками по Европе и с серферских каникул в Мексике и обосновались в Вильямсбурге. А наши знакомые все чаще переезжали севернее, в Гринпойнт — небольшой район непосредственно над Вильямсбургом, по-прежнему заселенный в основном поляками; квартиры с дешевым линолеумом над железной дорогой там сдавали по очень доступной цене. Многие перебирались к востоку от Вильямсбурга, в итальянский квартал у станции Лоример-стрит, где жила Ли, — одна лишняя остановка на метро. Всего год назад, когда мы жили там, этот район считался маргинальным.

Дон помахал мне от столика у окна, выходящего на улицу, — нашего любимого, его редко удавалось занять. Правда, сегодня сидеть за ним было не очень приятно: толпа ожидающих толкалась и постоянно опрокидывала сумку Дона. Раз в две минуты кто-то открывал дверь, впуская порыв ледяного ветра. Я заказала кофе, хотя на самом деле хотела нормальный горячий ужин и бокал вина. Дон дергал ногой и грыз заусенец; он обкусал себе ногти до мяса. Перед ним лежал раскрытый дневник с влажными от обслюнявленных пальцев страницами.

— У меня новости, — сказала я.

Официантка поставила передо мной чашку кофе. В «Эль» варили ужасный кофе, и все равно за ним выстраивались очереди. Впрочем, люди приходили сюда не за кофе. Я оглянулась и заметила, сколько в зале привлекательных людей; кажется, год назад такого не было. Я поняла, что Дон намного старше всех присутствующих. Нет, в «Эль» приходили не за кофе, в «Эль» приходили за атмосферой.

— У меня новости, — повторила я; и откуда взялась эта фраза? Я хотела привлечь внимание Дона. — Я продала рассказ.

Дон бросил раздраженный и удрученный взгляд на барную стойку, где стайка девушек моего возраста заказывала кофе в ожидании столика; он, казалось, их не замечал и смотрел в одну точку.

— Отстой какой-то, — буркнул он. — Пойдем отсюда. Я ничего не соображаю.

Мы вышли на улицу, на холод.

— Здесь намного лучше, — улыбнулся Дон. — Так о чем ты говорила?

В «Планете Таиланд» через дорогу тоже было полно народу, но мы нашли маленький столик у плиты. На расстоянии вытянутой руки повар встряхивал широкий серебристый вок; языки пламени облизывали его стенки.

— Я продала рассказ, — повторила я в третий раз, уже после того, как мы заказали салат с папайей и лапшу.

— Что? — Дон смотрел на меня с неприкрытой враждебностью. — Свой рассказ? Не знал, что у тебя есть законченные рассказы. Ты же с колледжа не писала.

— Нет, рассказ клиента, — ответила я, — клиента моей начальницы.

— А… — Дон выдохнул с заметным облегчением. Улыбнулся: — Это другое дело. Я уж думал, ты станешь моей конкуренткой. Этого нельзя допустить. — Он зло рассмеялся.

— Никак нет. — Я с треском разделила палочки.

— А разве все клиенты твоей начальницы не умерли давным-давно? — Дон протер стекла очков краем футболки.

— Этот почти мертв, кажется, — пошутила я, и мне тут же стало стыдно перед начальницей и ее клиентом.

— Как и агентство ваше. — Тон Дона изменился. В «Эль» он меня не замечал. Чаще всего я оставалась для него невидимкой. Но сейчас он меня видел. Я снова появилась перед ним. Меня пугала и беспокоила эта его черта: он мог не замечать меня, хотя я сидела напротив. — Я рад за тебя, Буба. Может, однажды ты станешь крутым литературным агентом. Таким, как Макс. — Он глотнул воды со льдом. — И сможешь представлять меня. Похоже, у Джеймса не очень хорошо получается.

Я поднесла стакан к губам и набрала в рот воды. Лучше молчать и ничего не говорить; мысли в голове роились слишком ужасные, слишком стыдные, чтобы высказывать их вслух. Хотелось сказать, что я никогда бы не стала агентом Дона, потому что знала — не сомневалась ни капли, — что роман его не будет продаваться. Именно поэтому я показала его книгу Джеймсу, а не Максу: Макс бы не взял ее в работу. Если бы рукопись попалась мне в общей