письмо. Я стала торговаться и купила письмо, намереваясь вернуть его вам. Я вложила его в конверт».

— Как мило! — воскликнула я.

Я была если не пьяна, то точно слегка навеселе. Я знала, что письма Сэлинджера стоили целое состояние. Его бывшие друзья и знакомые продавали их за кругленькие суммы, навлекая на себя гнев писателя. Однажды он попросил Дороти Олдинг сжечь их переписку. К моему удивлению, она послушалась, и это поразило меня, в частности, потому, что я знала, как трепетно в агентстве относятся к сохранению всей документации; кроме того, разве не было у Дороти своего рода обязательств перед литературоведами, историками литературы? Хотя, пожалуй, нет, она чувствовала себя обязанной только своему клиенту.

— Какой славный поступок.

Макс снова поднял руку:

— В конце она написала: «Надеюсь, теперь вам станет спокойнее. Искренне ваша…» — Он сделал паузу и округлил глаза. — «Вайнона Райдер».

— Да ты шутишь! — воскликнула я.

— Ни капельки, — Макс скрестил руки на груди и улыбнулся. — Вайнона Райдер.

— Не понимаю… — Я глотнула свой напиток, в котором остался один лед. — Начальница, разумеется, знала, что Сэлинджер захотел бы, чтобы письмо ему вернули. Он вроде даже судился с кем-то из-за писем, верно?

— Ну конечно. — Макс покачал головой и посмотрел на меня как на умственно отсталую. — Конечно же он захотел бы, чтобы письмо вернули.

— Так почему начальница не отправила ему письмо?

Я знала ответ на этот вопрос, но хотела услышать его от Макса.

— Потому что так принято в агентстве.

Макс вздохнул и слегка ссутулился. Он только что завершил ожесточенные торги за права и заключил сделку на две книги на два миллиона долларов. Дома его ждали двое малышей, близнецы. Его жизнь уже не состояла сплошь из книжных тусовок. Сегодня был редкий вечер, когда Максу удалось выбраться. Но что-то еще тревожило его, я это почувствовала.

— Мы следуем букве закона, не задумываясь о нюансах. Сэлинджер не хочет получать письма? Так не будем отправлять ему никаких писем, даже тех, которые ему нужны. Твоя начальница… — Макс снова вздохнул и провел рукой по курчавым волосам, — она как будто не понимает.

— Сэлинджера? — спросила я.

— Сэлинджера, — ответил Макс и отвел взгляд, посмотрел на рабочего с плаката, державшего в руках молот, наковальню или другое неизвестное мне орудие. Потом печально улыбнулся: — Издательский бизнес. Книги. Жизнь.

«Издательский бизнес, книги, жизнь», — думала я, шагая по холодным улицам в «Эль» на Третьей авеню. Мне казалось, можно научиться понимать что-то одно. Но не все сразу.

На следующий день я заполняла карточки и полезла в картотеку на букву «С»; тогда я вспомнила, что говорил мне Хью еще давно, и стала перебирать бумажки в длинном ящике, пока не нашла карточку «Над пропастью во ржи». Розовая, такая же, как те, что я заполняла на машинке каждый день; названия издательств были напечатаны на них заранее. Я знала, что сейчас в издательском бизнесе другие, более суровые порядки, не то что в 1950-е, но все же ожидала — чего, собственно? — какого-то намека, что за книгу дрались, устраивали аукционы с ожесточенными торгами вроде тех, что проводил Макс, или тех, о которых я читала в «Паблишерз Уикли». Нынче редакторы готовы были перегрызть друг другу горло за криминальные хроники убийств в университете Лиги Плюща или дебютные романы выпускников литературных институтов из Айовы. Я ожидала увидеть карточку, испещренную отметками о датах предоставления рукописи в издательства и инициалами редакторов. Но карточка «Над пропастью во ржи» оказалась почти чистой. Прежде чем попасть в «Литтл Браун», роман побывал всего у одного редактора — это произошло за несколько месяцев до принятия рукописи в «Литтл Браун», — и тот редактор отклонил его. Кто-то отказался издавать «Над пропастью во ржи», можете себе представить?

Аванс на книгу оказался далеко не огромным, я бы даже сказала, небольшим. Я знала, что Сэлинджер уже достиг определенной известности, когда Дороти Олдинг продала «Над пропастью во ржи». Он публиковал свои рассказы в «Нью-Йоркере», и у него были верные почитатели, хотя популярность, конечно, было не сравнить с той, что придет позже, когда читатели начнут выстраиваться в очереди у газетных киосков в утро выхода нового «Нью-Йоркера» с очередным рассказом Сэлинджера. Впрочем, в то время — а это было сорок пять лет назад, не так давно на самом деле, — авторам в принципе не платили больших авансов. Тем не менее меня почему-то успокоили скромный размер этого аванса и тот факт, что сперва Сэлинджеру отказали. «Значит, Сэлинджер не всегда был Сэлинджером», — подумала я. Когда-то и он сидел за столом и пытался понять, что делает рассказ хорошим, как написать роман, как быть писателем…

На следующее утро начальница вызвала меня к себе.

— Повесть, которую ты мне дала, — она говорила очень тихо, еле слышно, — очень хороша.

Если бы я стала отвечать, то не удержалась и заулыбалась. Поэтому я просто кивнула.

— Но она очень короткая. И «тихая». Как ты и говорила. — Начальница выудила сигарету из пачки и задумчиво постучала ей по столу. — Не знаю, смогу ли я продать ее саму по себе. Ты можешь позвонить этой писательнице и спросить, есть ли у нее что-то еще? Желательно роман. Или другие рассказы для сборника. Или хотя бы еще одна повесть.

Когда я позвонила писательнице, объяснила, что я из агентства, и моя начальница просит прислать еще ее работы, та ахнула от радости. Хорошо, что начальница этого не слышала — ее бы покоробило.

— У меня есть роман, — ответила писательница. — Небольшой роман.

— Присылайте, — сказала я.

Однажды холодным вечером мы с Эллисон пошли выпить в элегантный темный бар недалеко от ее дома.

— Зачем тебе это? — спросила она внезапно, допив свой мартини наполовину. — Я давно хотела спросить, с самого дня нашего знакомства… Зачем тебе Дон? Я серьезно.

— О! — ахнула я, и голос мой звучал отрешенно, словно издалека, будто говорила не я, а кто-то другой.

Я вспомнила Фрэнни и Лэйна. И правда, зачем мне это? И почему я никогда не задавала себе этот вопрос?

На следующий вечер я все еще чувствовала на себе эффект вчерашнего мартини и того, что последовало за ним, и заставила себя остаться дома. Сидя на сером диване под несколькими одеялами, я позвонила Дженни, погрязшей в предсвадебных хлопотах. От ресторана на воде, увы, пришлось отказаться. Что касается другого возможного места проведения церемонии — бывшего бального зала в Мидтауне, похожего на красивую шкатулку, с красными стенами, — то тот был забронирован на два года вперед; следовательно, свадьба моей подруги могла