– Каюсь, грешен. Люблю всевозможныеукрашения. Уж сколько меня на партсобраниях ругали за кольцо! А я отбрыкивался,мол, покойная бабушка подарила.

– Это правда? Про бабушку.

– Нет, конечно. Пациентка преподнесла заудачно сделанную операцию.

– Удалили большое родимое пятно с шеи?

Петр Львович восхитился:

– Дорогая, вы, очевидно, прорицательница.Как догадались? Именно родимое пятно и именно с шеи. Кстати, вам нужна мояконсультация? Беру по сто долларов.

Я достала столь любимый всеми портретФранклина и спросила:

– Как звали пациентку?

Доктор наморщился.

– Фрида.

– Детали помните?

Петр Львович усмехнулся:

– Отчетливо вспоминается дрожь в коленях.Эта история здорово отразилась на моей судьбе. В 48-м меня,двадцатипятилетнего, оставили работать на кафедре. Косметическими операциямиради красоты тогда не занимались. Всякие подтяжки, удаление морщин – считалось,что советскому человеку такое ни к чему. Пытались помогать людям после аварий,пробовали вернуть божеский вид обгоревшим, старались исправить огрехи фронтовыххирургов. Те о красоте не очень-то заботились и часто оставляли на лице и телеужасающие швы. А вот изменить форму носа или прижать ушные раковины, чтобы неторчали, считалось делом ненужным.

Однажды Петра Львовича позвали на деньрождения. Жарким летним вечером гости пришли в легкой одежде. И только одна,прехорошенькая блондиночка, кутала красивую шейку в платок.

– Горло болит? – стал заигрывать сней Петр Львович.

– Ерунда, – отмахнулась блондинка.

– Хотите, посмотрю, что с вашимиминдалинами, я врач, – продолжал кадриться мужчина.

– Не надо, все в порядке, – не шлана контакт блондинка.

Но Петр Львович изрядно выпил, и ему было морепо колено.

– Раз все в порядке, – не унималсяон, – зачем прятать такую красивую шейку?

И не успела женщина возразить, как ловкиепальцы молодого хирурга сдернули шарфик. Блондинка покраснела, Петр Львовичтоже. На точеной шейке, словно присосавшаяся крыса, сидело большое, уродливоепятно, покрытое черными волосками.

– Доволен? – зло спросилаженщина. – Теперь отвали.

И она чуть дрожащими руками стала прилаживатьплаточек на место. Доктор почувствовал, что допустил бестактность. С диванаподнялся приятного вида мужчина, оказавшийся мужем блондинки. Пара пошепталасьи ушла домой.

Петру Львовичу стало совсем неудобно. Он выпиллишнего и поступил, как нахал, хотя на самом деле был добрым и скромным.Несколько дней хирург не мог успокоиться, представляя себе, как стесняетсябедная женщина своего уродства. И, поразмыслив, решил, что сможет помочь ей.Тогда он позвонил друзьям, узнал адрес блондинки и поехал к ней домой.

Доктора встретили нелюбезно. Молодая женщинане захотела с ним общаться, и разговаривать пришлось с мужем. Петр Львовичубедил того согласиться на операцию. Через три недели Фрида выписалась избольницы с небольшим шрамом. Пятно исчезло. А Петр Львович понял, что хочет непросто оперировать, а возвращать людям красоту, меняя лицо – менять судьбу.Благодарная пациентка расплатилась николаевскими золотыми червонцами и подарилакольцо. Как только доктор надел его на мизинец, началась полоса удач. Он быстрозащитил кандидатскую диссертацию, появились «левые» больные, не по дням, а почасам росло благосостояние. Петр Львович считал кольцо талисманом и никогда сним не расставался. За несколько десятилетий врачебной практики через его рукипрошли тысячи людей. Запомнить всех он, естественно, не мог, но Фриду незабывал. Мало того, что это была его первая самостоятельная работа, так еще икольцо-талисман.

Я вытащила из сумки снимок и показала врачу.

– Узнаете?

– Конечно, вот, – и он ткнул пальцемв улыбающуюся Фриду. Круг замкнулся, замок щелкнул. Так вот чем собиралась Люлюзаткнуть свекровь. Теперь все ясно. Дело за малым: поехать к Войцеховским иузнать, разговаривала ли Лариска со свекровью об Ольге Никишиной.

Чтобы ездить к собаководам при жизни Ларисы,повода не требовалось. Я могла прикатить в любое время и остаться ночевать.Сейчас – другое дело. И тут на помощь мне неожиданно пришел Женька. Он позвонилпримерно через неделю после приобретения Лиззи и спросил:

– Дашка, не знаешь, собачку Карлотту ужепристроили?

– По-моему, нет. А что, есть желающие?

Женька помялся, потом говорит:

– Хотим и ее взять. Лиззи скучает, вдвоемвеселей. Йоркширы такие маленькие, хлопот никаких. И потом, не поверишь, но мыс Лилькой перестали ругаться.

Вот это да! Лиля – женщина взрывная. Голос унее резкий, громкий. Чуть что не так – орет, словно ненормальная. Женька неостается в долгу и тоже вопит. За выходной они ухитряются раз десять поругатьсянасмерть, а потом от души помириться. Женя как-то признался, что развестись сженой ему никогда не хотелось, а вот убить ее – не раз возникало желание. Стоитпобывать у них, и мигрень гарантирована. Оба визжат, выясняя, кто не убрал состола хлеб. Причем в принципиальных вопросах они заодно и в моменты опасноститоже. Ругаются из-за мелочей. Но ведь жизнь-то из них и состоит. Когда Лиляпопала в больницу и пролежала три месяца на койке в отделении со страшнымназванием «онкология», Женька тер яблоки, давил соки, делал паровые котлетки. Иони не то что не ругались, даже не спорили. Стоило хозяйке вернуться домой, ужевечером чуть не подрались из-за разбитой чашки.

– Совсем не ругаетесь? – удивиласья. – Лиля заболела?

Женька тихонько захихикал. Оказывается, впервый день пребывания Лиззи в их доме они сцепились из-за ботинок. Жена орала,что грязную обувь следует снимать за порогом, муж не желал и тоже вопил. Всамый разгар супружеской «беседы» скандалисты услышали странные, икающие звукии увидели, как собачка, трясясь всем телом, падает на бок. Супруги испугались икинулись к Лиззи. Однако через пару минут терьерица пришла в себя, и Лильканачала следующий раунд. Не успела женщина открыть рот, как Лиззи снова забиласьв конвульсиях и свалилась на пол. После пятой неудавшейся попытки всластьпоскандалить Женька понял, что йоркшириха падает в обморок всякий раз, как онис женой повышают голос.