Шитов закурил дамские сигареты «Вог» иусмехнулся:

– Скажете тоже, милицию. Ей ведь ещевосемнадцати не было, разом заметут за решетку, доказывай потом, что неверблюд.

– И решили самостоятельно избавиться оттрупа. Снесли несчастную в багажник и отвезли в брошенную деревню, закопали подбольшим деревом – кривой березой?

Олег Михайлович затянулся поглубже:

– Вы что, свечку держали? И правда, подберезой, меня потом долго ночами кошмары мучили: копаю яму, а сверху березавалится. Просто сон потерял.

– И поэтому отправились к Радову?

Шитов так и подскочил в кресле:

– Вы случайно в КГБ не сотрудничали? И опсихотерапевте узнали! Ну да, ходил к Сержу. Приятели посоветовали. Честноговоря, не верил в успех. Совсем спать перестал, снотворные пачками ел, давлениеподнялось. Лечился, как мог: дибазол с папаверином, фигня в общем. А тут задесять сеансов все как рукой сняло, просто юношеское здоровье.

– Когда вы ходили к Радову?

– Да уж лет семь-восемь прошло.

– Шантажист прислал кассету этой весной?

– Нет, год тому назад, зимой.

– Сколько запросил?

– Вы сколько платили? – вопросом навопрос ответил шоумен.

– Пять тысяч долларов.

– С меня десять потребовал. И что менябольше всего поражает – я сам, лично признавался кому-то, как закапывал беднуюТоньку. В деталях описывал холм, речку, кривую березу. Но абсолютно точноуверен, что никому и никогда ничего подобного не говорил. Просто мистика!

Нет, милейший Олег Михайлович, не мистика.

– Знакома ли вам фамилия Раздорова? Онработает на телевидении.

Шитов полез в телефонную книжку.

– А где – на ОРТ, НТВ? Какой канал?

– Понятия не имею. Иван НиколаевичРаздоров, ассистент режиссера.

Продюсер ухмыльнулся:

– Ну, это не мой уровень. Может, конечно,встречал когда, но дружбы не заводил. Ассистент – просто красивое названиепосыльного. Сбегай туда, отнеси сюда, свари кофе… Мне такое знакомство ни кчему. Предпочитаю общаться с редакторами, корреспондентами, ведущими, в концеконцов. Послушайте, если найдете эту сволочь, спросите, каким образом онподделал голос. Мне интересно, как профессионалу. Вдруг он гениальный имитатор?

Остатки простуды еще бродили в организме, и япоехала домой. Маруся смотрела телевизор, рядом, уютно щелкая спицами,устроилась Зайка. Банди и Снап мирно дремали на ковре, Маркиза и Черри надиване.

– Мамусечка, – закричала Маня,увидев меня, – завтра с утра мы обязаны ехать к Войцеховским.

– Почему? – испугалась я.

– Звонил Женя, сказал, что его женасогласна взять Лиззи, нужно отвезти их в питомник.

– Не могу.

– Мамуленька, – занудилаМаня, – у Жени завтра непредвиденный выходной, если не поедем, придетсяждать неделю, а то и десять дней. Вдруг Лиззи выбракуют? Пожалуйста. Вот ты нехочешь, а собачку усыпят!

С малых лет Маня вила из меня веревки.Принесли ее в дом годовалой. Младенец такого возраста впервые попал ко мне вруки, поэтому я подошла к воспитанию творчески. Обложилась книгами Спока,купила брошюру «Питание ребенка». Прочитав все это, поняла, что годовалыйребенок должен съедать на ужин 250 мл каши, причем не из бутылочки, а изтарелки. Соска портит прикус, пугали книги. Хороший преподаватель, как правило,зануда. Я завела кухонные весы и специальную кастрюлю. И каждый вечер передплачущей девочкой появлялась тарелка с точно отмеренной порцией. Марусяотбрасывала ложку, которую я пыталась засунуть ей в рот, но голод – не тетка,и, съев наконец кашу, она засыпала в слезах. Но ровно через час просыпалась сгромким плачем. Мы с Аркадием укачивали ее по очереди, пели песни, по сто разменяли ползунки, гладили животик и почесывали десны – все без толку. Черезмесяц Кешка похудел, побледнел и стал походить на тень. И тут выпала мнекомандировка на три дня в Ростов. Четырнадцатилетний Аркадий великодушносказал:

– Езжай, как-нибудь справлюсь.

Я отправилась, но на конференцию не попала,проспала все три дня в гостинице. Домой ехала, мучаясь угрызениями совести. Такхорошо отдохнула, а бедный мальчишка небось глаз не сомкнул. Экспресс приходилоколо полуночи. Успев на последний поезд метро, я осторожненько открыла дверь,ожидая услышать гневные Машины вопли. Но в доме стояла пронзительная тишина. Вбольшой комнате на разложенном диване спал Аркадий. Рядом с ним, раскинув встороны руки и ноги, безмятежно сопела Маруся. Вдруг девочка села и, неоткрывая глаз, заплакала. Кеша, не просыпаясь, нашарил рукой приготовленнуюбутылочку с кашей и сунул девочке. Та одним духом опустошила емкость и сновауснула. То же самое повторилось дважды: в три ночи и шесть утра.

– Ну не хватает ей твоих 250 мл наужин, – сообщил Кеша утром, – она от голода орет. А поест как следует,и спит, словно ангел.

– Но в книге написано…

– Наплюй, – сказал Аркадий.

– А бутылочки? Вот здесь говорится, еслик году не приучить есть из тарелки, то…

– Мать! – перебил меняАркадий. – Ты когда-нибудь видела, чтобы человек пришел в ресторан ипопросил налить харчо в бутылочку? Все научились есть ложкой, и Маньканаучится.

– Испорченный прикус… – гнула я дальше.

– Она собака, что ли, – возмутилсябратец, – на выставке прикус показывать?

С той поры Маня стала получать заветныебутылочки по первому требованию и спала как сурок до девяти утра. Это была еепервая победа над нами. Прошло двенадцать лет. Ест дочка из тарелки ложкой,ровные, красивые зубы сверкают, когда она улыбается. Умение добиваться своегоотточено до филигранности. Маруся отлично знает, за какую ниточку дернуть,чтобы мы задвигались, как марионетки. К счастью, она почему-то оказаласьнеизбалованной.

Вот и сейчас перед моими глазами предсталакартина: равнодушный Степан в голубом халате вводит крохотной Лиззи смертельнуюинъекцию. А ведь собачке всего два года, и ее можно спасти, отдав Женьке.

– Завтра в девять поедем, – сообщилая дочери.

Женькин сын, восьмилетний Славик, всю дорогусудорожно вздыхал, боясь, что отец передумает. Маленькая, шелковистая Лиззи сулыбающейся мордочкой заставила мальчика завизжать от восторга. Он взялласковую собачку на руки и зарылся лицом в золотистую шерстку.