жестоких офицеров-энкаведов. Энкавэдэшник – звучит примитивно и грубо! А энкавед – он чем-то ведает. Правда ведь?! Чем ведает? Человеческими судьбами.

Костя участвует в разговоре о породах собак, особенностях их дрессуры и преимуществах овчарок. Тем более что в собаках, особенно охотничьих, он неплохо разбирается. Хотя думает Костя сейчас все время о другом. Вернее – о другой. О Сталине Говердовской он думает.

Вадим послал в поселок кого-то из своих штабных придурков. На задний двор псарни доставили выпивку и закуску: хрусткие грузди последнего засола, моченую клюкву, сало с розовыми прожилками. Бутыль мутного самогона, заткнутую тряпкой.

А еще непочатую бутылку медицинского спирта.

Из запасов Лазаря Ефимовича Ревзина, местного врача, одноногого еврея.

Спирт – призовой фонд победителю спора.

У офицеров получился пикник на обочине ургальской осени.

Костя похохатывает, поплевывает себе под ноги и постукивает прутиком по голенищу сапога. Рассказывает последние новости из управления. Поползли слухи, что после ухода великого Френкеля в отставку ГУЛЖДС – Главное управление лагерей железнодорожного строительства, которое он возглавлял, вскоре расформируют.

– Нет, мужики! – скупо роняя слова, как будто он знает что-то особенно важное, говорит Ярков, нагоняет себе авторитета. – Все еще только по-настоящему начинается! На строительство тоннеля будут брошены дополнительные ресурсы. Это я вам точно говорю!

Две резервации тоннель пережил. Все боятся третьей.

Костя просит у кума закурить.

Они отошли в сторонку, и Вадим угощает Яркова великолепной беломориной, выбивая ее щелчком из пачки.

Кум говорит:

– Да! Кажется, ты прав. Снабжение опять пошло по первому разряду. «Беломор» Урицкого завезли. Предписание на днях пришло. Ждем новые этапы.

Костя подхватывает:

– А ты думаешь, чего меня сюда прислали?! Проверить готовность лагпункта к приему осужденных.

Вадим внимательно смотрит на Яркова.

– Ну, знаешь, клумбочек и цветочков, как было при Говердовской, я им не обещаю. Но по баракам распихаю… Помнишь еще Сталину Георгиевну?

Костя как будто задумывается:

– Это которая?

Кум снисходительно хлопает Костю по плечу:

– Ну ладно, не помнит он… Проехали! Мы тебя тогда даже не подозревали. Подумаешь – делов-то! Фронтовичок молодой, бабы настоящей не пробовал! Да и как не влипнуть?! У нас мужики на нее годами охотились. Да тот же Летёха. А тут залетный красавéц за ночь нашу биксу изюбровую завалил!

Он делает ударение на «е» в слове «красавец».

Костя хлопает себя по лбу – а-а-а, Говердовская?! Вспомнил.

– Кстати, не знаешь, где она срок мотает?

Вадим смотрит на Костю протрезвевшим взглядом:

– На Акуре, под Ванино.

– А что там – женская зона?

– Там лагпункт для женщин с детьми. Навестить сыночка не желаешь?

Довольный шуткой, кум опять пьяно хохочет.

Эх, эх!

У Кости тяжело колотится сердце.

Так, что стук его молоточком отдается в голове.

– Сталина родила?

– На Акуре других не держат. Там мамочный лагерь. Только ты опоздал, Ярков! Сам читал в приказе. Сто семьдесят одну бабу с детьми недавно вывезли с Акура. И расфасовали по другим лагерям. Если захочешь разыскать Говердовскую, обращайся – поможем.

Интендант Савёнков зовет Вадима. Кум, слава богу, отвлекается от опасного для Яркова разговора о Сталине Говердовской. Костя понимает, что нельзя ему ничего выведывать про Сталину. А выведывать хочется. По краешку ходит. Полтора года прошло после той памятной ночи. Неужели от него сыночек-то?! С другой стороны, в лагере с такой красавицей никто особо сюсюкаться не будет. Завалили в бараке на пересылке и…

Что – и?! Не ври сам себе, Ярков!

Твой сынок. И Вадим прямо сказал.

Костя кусает губы. Наливает себе полстакана мутного самогона.

Савёнков о чем-то договаривается с кумом, показывая на лежащих псов.

Старший проводник рысцой убегает на склад питомника и приносит ватную робу. Штаны и куртку с длинными рукавами.

Решили для разогрева потренировать собак на живой мишени.

Костя видит, как Летёха воинственно машет руками:

– А что, товарищ майор, правильно говорите! Раздрочим их на каком-нибудь доходяге!

Интендант возражает:

– Тут надо бы зэка покрепче.

Вадим отдает распоряжение. Приводят зэка, худого и жилистого, в стоптанных кирзовых ботинках. На шапке и на колене брезентовой брючины у заключенного нашита белая тряпка с номером. Зэк канючит:

– Может, не надо, гражданин начальник! Они у вас вон какие, волкодавы! Не справлюсь я…

– Не гнусавь, Ка-3820, – возбужденно говорит кум, – и не бзди раньше времени. Учебно-тренировочные занятия. Завтра на работу не пойдешь. Я распоряжусь насчет справки. А сегодня получишь пайку с салом. И стакан самогонки.

– На работу не пойду… – продолжает канючить К-3820, – меня и так все считают стукачом. Вы же обещали, гражданин начальник, в контору перевести. Все никак не переводите. У нас уже двоих шнырей поставили на ножи!

– А ты и есть стукачок, Жихарев! – весело отвечает кум.

Зэк понуро опускает голову.

Овчарки при виде зэка ловят ноздрями запах. От зэков он исходит особенный. Это запах костров, бараков, баланды и пропитавшейся потом кожи. Лагерные собаки ненавидят запах зэков. Они натасканы на него. Серебристый поднимает голову с лап, вглядывается в Жихарева и обнажает клыки. Он не лает и не рычит. Только дрожит в оскале его губа.

Серебристый пружинисто вскакивает на лапы.

А черно-рыжий уже рвется с поводка.

Цепочка натянулась в руках солдата-проводника.

– Чует, сука, вора! – торжествует Летёха. Он улыбается пьяной и куражистой улыбкой. В уголках его губ закипает слюна. Летёха тоже что-то чует. Как зверь. Сейчас будет потеха.

Зэка обрядили в ватный костюм.

Шею замотали воротником-муфтой.

Толкнули в спину: «Беги!»

Потом спустили вслед овчарок.

К-3820 бежит резво. Летёха бьет себя по ляжкам и орет: «Ату его, ату!» Интендант кричит звонким фальцетом: «Взять его, собаченька! Взять!»

Чепрачный догоняет жертву первым и бросается на спину. Зэк валится и начинает кататься по золотой листве.

Савенков торжествует:

– Мой-то – смотри, боец!

Овчарка срывает ватную муфту и подбирается к горлу зэка. Жихарев откуда-то из-за пояса выхватывает кусок заточенного прута арматуры. Ловко сует блеснувшую на осеннем солнце пику под ребро овчарки. Чепрачный, жалобно скуля, отваливается от зэка.

Савёнков выдергивает из кобуры пистолет:

– Вот ведь сука какая твой К-3820! Угробил собаку! Кум придерживает его:

– Не торопись. Сейчас посмотришь, что будет…

Серебристый пес подскакивает откуда-то сбоку и перехватывает руку зэка с заточкой. Стараясь пинками отбиться от овчарки, зэк теряет оружие. И тут серебристый хватает его за горло. Жихарев хрипит.

Сержант-проводник старается оторвать собаку от человека.

Тщетно.

Костя выдергивает свой пистолет и издалека целится в серебристого. Доигрались!

– Он же загрызет его!

Кум холодно смотрит на Яркова.

– Ну и загрызет… Я же пообещал ему, что завтра на работу не пойдет. И стакан спирта сэкономим.

Командует Летёхе:

– Добей его. Все равно не жилец. Пес ему аорту порвал. Правильная собака.

Костя тупо смотрит, как Василий подходит и стреляет в зэка.

Жихарев дергается и затихает.

Кум в спину говорит Летёхе:

– Запишите пэ-бэ. ПБ Ка-3820, о-эр – ОР. Он из пятого барака.

ОР – это общие работы. А ПБ – попытка к бегству. Серебристого с трудом отрывают от горла зэка.

Морда овчарки в крови.

Летёха говорит интенданту:

– Товарищ майор! Моя взяла… Забираю бутылку спирта! Интендант чего-то развеселился. Пьяный, конечно, почти вдрабадан.

– Нам-то по стакашку нальешь?!

Летёха тоже радуется. Победил в